Морли Каллаган - Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу

Давняя и важная для художника проблема адекватности продуктов своей творческой деятельности изображаемому предмету и шире — объективной реальности — получает свое воплощение в первую очередь в образе Ала Дилани. Начинающий литературовед, Дилани оказывается в сложном положении, когда, отложив в сторону исследование о Мейлере, берется за монографию, посвященную Шору. Гордившийся своими аналитическими способностями, умением разгадать любую интеллектуальную загадку, Дилани в процессе «разгадывания» Шора теряет безмятежную самоуверенность, убеждается в ненадежности своего инструментария, взятого большей частью напрокат из арсенала формального литературоведения. Оказывается, что одно дело писать о явлении или личности, отделенных от исследователя барьером (времени, отсутствия личных контактов), и совсем другое — когда между субъектом и объектом исследования устанавливаются живые, непосредственные, личные отношения. То, что в первом случае легко поддавалось расчленению и развинчиванию, служило богатым материалом для построений и обобщений, в условиях живой, человеческой связи теряет былую податливость. Возникающее чувство новой ответственности за то, что будет им написано, оказывается для Ала одновременно и мощным стимулом, и препятствием, которое не так-то просто преодолеть. Прежде Ал Дилани работал, не ведая сомнений и терзаний, умело выявляя «архетипы и мифологемы». Однако Шор, с которым он установил не привычно профессиональный, а непосредственно человеческий контакт, оказывается сложнее, интереснее, противоречивее, чем любая из возможных «научных» интерпретаций. Ощущая псевдозначительность и мнимоистинность своей прежней деятельности объяснителя литературы, Дилани не в состоянии «развинчивать и расчленять» как прежде: живой, ироничный, неуловимо-загадочный Шор самым фактом своего существования мешает Алу обойтись с ним, как с предыдущими объектами разгадывания, указывает на недопустимость такого обхождения. Наталкиваясь на все новые и новые противоречия и парадоксы, Ал продвигается к «истине о Шоре», которая то и дело норовит обернуться только частью истины.

Шор-писатель всегда был на стороне обиженных законом, который, на его взгляд, слишком мало общего имеет с подлинной справедливостью — тезис, подтверждаемый соответствующими примерами из романов Шора (Каллагана). «Тихий уголок» продолжает тему несправедливости, равнодушия и жестокости, таящихся за фасадом правосудия. Слишком часто и слишком легко те, в чьи обязанности входит борьба с преступностью, сами совершают преступления. Пистолет, выданный полицейскому Дансфорду, чтобы он в случае крайней необходимости стрелял в правонарушителей, выстрелит и прервет жизнь человека, вся вина которого в том, что он не подчинился Дансфорду по его первому требованию. Правосудие в лице присяжных выносит вердикт — несчастный случай. Но для Шора и Каллагана это печальная закономерность. Если стрелявший полицейский «формально прав», то поистине плачевна судьба человека в обществе, принимающем во внимание (и, подсказывает Каллаган, поощряющем) только формальные отношения.

Это старая тема Каллагана, но в «Тихом уголке» ощутимо стремление автора взглянуть на нее несколько иначе. В художественной литературе Запада бездушное общество критиковалось за фальшивый и отчужденный характер связей между его членами еще со времен романтиков. Особенно много писалось об этом в XX веке. Размышлял и Каллаган, приглашая читателей подумать, кто же истинный злодей — грабитель банков или банкир, девица легкого поведения или респектабельный «отец города». В свое время такой подход радовал смелостью и новизной, принося неплохие художественные результаты. Но и у нешаблонного мышления нередко возникают свои стереотипы. Борясь с буржуазными идеологическими клише, антибуржуазно настроенные художники порой оказываются в плену собственных шаблонов, не менее опасных, чем те, против которых они выступают. Подмена конкретных социальных понятий и категорий неподвижно-абстрактными ведет к мистификации реальных проблем. Похоже, Каллаган почувствовал угрозу стандартизации и догматизации некоторых своих принципов и попытался взглянуть на них как бы со стороны, поручив это в «Тихом уголке» специалисту по творчеству Шора Алу Дилани. «Под его охраной, в его прибежище, — размышляет Ал о любимых героях Шора, — они каким-то таинственным образом вдруг стали крупнее, человечнее, значительнее, чем на самом деле, потому что поняли, что им это позволено». Нарушители закона Шора не просто такие же люди, как и все, в словесном пространстве романов Шора они оказываются выше остальных, обретают даже ореол святости. Что это: укрупнение и художественное преувеличение как непреложный закон литературы или опасная схема, ускользание от сложности «живой жизни»? «Тут что-то не так, что-то неверно!» — в этой смутной догадке Ала — важная истина, к которой не находит нужным прислушаться Шор.