Роман Лерони - Не говорите с луной

— Б…ть! Сказал бы, что спецназовец! — прошипел он через боль.

— Танкист.

— Что?!

— Танкист — говорю. Или в ухо дать?

— Да, пошёл ты на …й, танкист! Сейчас офицеры придут. Они, б… ть, тебе зададут.

— Уже пришли.

Левченко присел возле техника и достал из нагрудного кармана погоны и продемонстрировал их технику. Погоны он снял по совету подполковника Степанова, который объяснил это просто, мол, не стоит дразнить драконов, то есть, снайперов.

— А чего ж молчал, старлей?!

— Слушал. Пытался разобраться в ситуации.

— Ты нормальный? Я тебя за духа принял!

Авиатехник помассировал ушибленное место и попытался встать. Он немного попрыгал на одной ноге, затем осторожно стал на ушибленную. Его лицо исказила гримаса боли.

— Нет, ты скажи: ты нормальный? Ты же человека искалечил? Как же я теперь летать буду?

— Маши руками и лети, — засмеялся Саша. — Всё в твоих руках!

— Умный, да? Шутки шутишь?

— Да, сегодня твоя очередь плакать.

Громила улыбнулся и хмыкнул.

— Ловко же ты меня! Я тебя хотел уже размазывать по всей площадке. Уважаю. Он протянул руку.

— Лейтенант Иванец. — Он оглянулся на стоящий за его спиной вертолёт. — Бортпроводник вот этой пташки. Саша Иванец.

— Старший лейтенант Левченко. Александр Левченко.

— О! Тёзка! Пить хочешь?

Солнце, укорачивая тени, упорно лезло на полдень. Небо стало жёлтым, а воздух над землёй стал дрожать, раскаляясь. Навьюченный различным добром: магазинами, подсумками, шлемом, биноклем, разгрузкой, полевым ранцем, патронами, гранатами, пистолетом и автоматом, придавленный бронежилетом, упакованный в новую, дурно пахнущую нафталином униформу, не способную «дышать», Саша безнадёжно исходил потом. Он чувствовал, как горячие струйки стекают по рёбрам, по хребту, липнут в ногах и растекаются в промежности. Небольшое короткое физическое упражнение по успокоению случайного «доброжелателя» выдавило из тела, как казалось, все остатки влаги. Саша облизнулся и отёр локтём лицо.

— Пивка бы… Холодненького.

— Как скажешь, Саня!

Техник захромал к зеву люка вертолёта, и уже на трапе обернулся.

— Слушай, друг, а ты приёмчиком–то не поделишься? Ловко ты меня сделал!

— Жарко, Саня. Я уже весь поплыл. В другой раз. Обязательно.

Солнце безжалостно обпекало кожу через ткань униформы. Стало звенеть в ушах, и этот предупредительный зуммер неприятно нарастал в сознании. Надо было срочно искать воду и тень. Иначе до теплового удара оставалось не больше пары минут.

Через минуту техник вылез наружу. Он уже не хромал и держал в своих могучих руках четыре запотевших бутылки с полосатыми этикетками. «Жигулёвское». Александр, как осёл за морковкой пошёл за техником, который направился на другую сторону вертолёта, в тень. Он сел на баллон, Саша пристроился рядом, прямо на металл площадки. Жар, поднимающийся с раскалённой части площадки копошился в тени, десятками горячих невидимых змей набрасываясь на тела людей. От вертолёта в такую жару остро несло раскалённым маслом, керосином и гарью. Но пара глотков пива, и однообразное раскалённое пространство вокруг снова расцвело весенними красками.

— Недавно? — спросил техник.

— Сегодня.

— Куда?

— На роту Кадаева.

— А–а–а… Знал я его. Хороший мужик.

Каждый из них допил свою бутылку. Пора было приниматься за вторую. В такую жару достаточно было пяти минут, чтобы пиво стало противно–тёплым. Таджикско–узбекская весна была щедра на жару. Но её скоро сменит лето, и тогда будут повсеместно властвовать засуха и нестерпимый зной.

— А где пассажиры? Должны были уже вылетать.

Техник глянул на часы, одновременно зубами срывая крышку с пивной бутылки.

— Да, должны. Но, что должено, на то положено — знаешь?

— Знаком.

Они сразу отпили по половине содержимого бутылок. Оба почти одновременно отрыгнули газ из желудков. Засмеялись.

— Обедают, наверное. Кстати, ты жрать хочешь?

— Хочу! — обрадовался Саша. Накатывающийся тепловой удар отступил. Предупреждающий зуммер под черепом совсем стих. Предложение трапезы напомнило, что он не ел почти сутки. Прошлым утром он что–то перекусил в придорожной чайхане, когда обшарпанный слишком долгой жизнью и горными дорогами автобус сделал короткую остановку.

— Тогда ты раздевайся, Санёк. Иначе испаришься в собственные штаны. Я тут изображу обед для нас. Ты из жестяной посуды ножами ешь?

— Ем. Я всё ем. Ты меня извини.

— За что? — добродушно удивился великан.