Приближались майские праздники. В воскресенье с утра мыли окна: мама — наружные рамы, а Вета — внутренние. Конечно, по этому поводу немного они поссорились, все удовольствие-то и было в наружных стеклах, чтобы постоять во весь рост в окне, вдыхая свежесть и шум улицы, звонки трамваев, увидеть серую даль крыш. Так интересно было смотреть сверху, как вылезают из трамваев люди и как они садятся, и представлять себе, что ты птица, взмахнешь сейчас руками и полетишь над переулком.
Но так или иначе, все равно мытье окон уже пахло праздником, оттого хотя бы, что прозрачность стекол вдруг проявлялась как на переводной картинке, и новым, ярким, звонким, умытым делался мир.
На столе лежала раскрытая книжка. Это Лялька подсунула ей Флобера, а он никак не нравился Вете, ну такая скукотища была его читать. И вообще хороша эта Лялька, крупнейший специалист по литературе.
— Мне кажется, Вета, что ты неправильно читаешь.
— Почему это неправильно? — удивилась Вета.
— Ну, не то. Тебе сейчас надо классику прорабатывать…
— Откуда ты это знаешь, что мне надо?
— Ну прости, не тебе, а всем нам.
— Ну и все равно, читаю я классику не хуже твоего…
— Конечно, но ты сейчас совсем другим увлекаешься. А то совсем неподходящее чтение.
— Это почему еще? Что ты такой за пророк? Там красота сама и поэзия, а ты… ты дура! — И, развернувшись, отлетела от Ляльки.
Но Лялька не отстала, и обидеть ее оказалось невозможным. На следующий день притащила Флобера, подсунула и глаза таращит.
— Ну, Вета, не сердись, прочитай…
И Вета смолчала, взяла, Лялька и тут своего добилась.
Ведь и правда — поссорила ее с Зойкой и еще перевоспитывать взялась. Есть же такие дуры.
И теперь Флобер нарочно, назло не нравился Вете. Ирка долбила на пианино. А Вета не стала учиться музыке, бросила, и родители не настаивали, не заставляли ее. Вообще что ее интересует? За сколько разных вещей она бралась и все бросала. То рисовать она ходила в Дом пионеров, и очень ее хвалили, говорили, что способная. Но она бросила, надоело рисовать гипсовое ухо — все ухо да ухо, ей совсем другого хотелось. А чего — она и сама не знала. И английским бросила заниматься — учительница не понравилась, старая она была, и усталая, и разговаривала с ней, как с маленьким ребенком, песенки какие-то заставляла учить.
«Наверное, я бесталанная», — думала Вета, но нет, она сама не верила в это, что-то было важное внутри нее, что-то там дрожало и готовилось, что-то прекрасное, ни на что на свете не похожее, для чего она и родилась на свет. Только пока она еще не знала, что это было.
Зазвонил телефон.
— Вета, тебя! — крикнула мама.
Это оказалась Зойка. Они с Ветой давно уже избегали друг друга, и вот неожиданно Зойка позвонила.
— Привет! — сказала Зойка. — Я тебе хотела сказать, я твою книжку прочитала… и вообще много его прочитала. Ты человек, Ветка. Я думала, ты так, воображаешь, но это правда здорово…
— Конечно, здорово! — обрадовалась Вета.
— Пойдем потреплемся, — предложила Зойка.
— Давай! Я сейчас выйду к остановке пятого, к скверику.
— Жду, — сказала Зойка и повесила трубку.
И вот торопилась Вета к скверу.
Зеленое небо догорало над церковью. И только сейчас заметила Вета, как сползались туда со всех сторон старушки с белыми узелками, а из узелков торчали бумажные цветы и свечки. И возле ограды церкви целая толпа их стояла, и в сумерках теплились огоньки свечей, и так красиво это было — глаз не оторвать.
Ну конечно, там шла пасхальная служба, ведь Елоховская церковь — кафедральный собор, и здесь служил сам митрополит всея Руси Алексий, а по случаю пасхи бывали там необыкновенные хоры, и говорили, будто бы приедет сам Козловский.
Вот бы послушать! Но не протолкаться было у церкви, только виделся в открытые двери золотой и коричневый дымный свечной свет. Хотела еще она поглазеть, но вдруг из толпы прямо на нее, казалось, выехал верховой на серой взмокшей лошади.
— Проходи, проходи, — сказал он, — чего тебе здесь?
И Вета отошла. Так вот почему толпилась сегодня в школьном дворе конная милиция. И девчонки целый день висели на окнах. Пасха, оказывается. Как интересно!
Зойка уже ждала ее.
— Поедем в центр, — предложила она.
— Поедем. Видела, что там делается?
— Ага. Завтра будут все колокола бить. Послушаем.
Они сели в пустой троллейбус сзади и ждали. И наконец он тронулся и поплыл по предпраздничной предмайской Москве. Дрожали в стеклах огни, кое-где готовилась уже иллюминация, висели портреты и красные полотнища. Они вышли у площади Революции, прошли Охотным рядом и свернули на улицу Горького. Почему-то здесь интереснее всего было гулять — от Манежа до Маяковской, а там садились они на метро и ехали домой.
Читать дальше