Оксана Даровская - Браво Берте

На этих словах в окне столовой показалась массивная фигура Раисы Степановны. Она стала подавать Берте знаки и делать страшные лица. В правой ее руке был зажат нож, для пущей убедительности она несколько раз провела им по горлу. Видя, что на Берту это не действует, Раиса Степановна бросила нож на подоконник, приставила ладони к шее и стала душить себя, выпучив глаза, высунув язык, сотрясая головой. С ее гигантских резиновых перчаток капала мыльная вода, из-под съехавшего вбок крахмального колпака выбились седые пряди. Берта отрицательно мотнула ей головой.

– Ну и дура! – отчаянно выкрикнула Раиса Степановна, со звоном захлопнув окно.

– Трусы! Все трусы, кроме одного! – с новой силой продолжила Берта. – Слышишь меня, Дмитрий Валентиныч?! Выйди на авансцену! Там, на кровати, осталась книга, принеси, пожалуйста, опереди этих монстров, пока под предводительством «плесневой юбки» они не бросили ее в костер инквизиции! Но главное-то при мне, здесь! – Она торжествующе похлопала себя по нагрудному карману кофты. – Руки у них коротки!

Старик потерянно заметался перед корпусом и ринулся ко входу.

– Вы можете расстроить меня, но играть на мне нельзя! – продолжала Берта, после того как Дмитрий Валентинович скрылся в дверях. – Слышите, нельзя!

Прислонившись спинами к машине «скорой», за происходящим следили два санитара. Худощавый, что повыше, спросил у малорослого, полноватого:

– Что, несостоявшийся трагик, нравится картинка?

– Супер! Полтора моих курса «Щуки» отдыхают. Тут степень мастерства на пятеру!

Тем временем Дмитрий Валентинович выбежал, задыхаясь, из корпуса, подал Берте книгу.

– Нет-нет! Книга твоя. Возьми на память, Дмитрий Валентинович. Мой тебе подарок, от души. Теперь слушай, Дмитрий Валентиныч, привет от нашего общего друга!

Худощавый толкнул полноватого в бок:

– Хорош балдеть, пора.

Они подошли, взяли Берту под руки:

– Концерт окончен, бабуля. Пора на покой.

Подведя к «скорой», стали затаскивать ее в боковую дверь. Она продолжала из машины:

– Запомните! Истинное творчество не гибнет! Оно имеет крылья, проникает в души потомков, застревает в памяти…

Двери захлопнулись, машина тронулась с места.

Ворвавшийся в кабинет к Борису Ермолаевичу старик был один. «Значит, без делегации, – подумал Борис Ермолаевич, – и то хорошо».

Щуплый, на длинных худых ногах, с похожей на птичью, сидящей на тонкой шее головой, он напоминал растерянного аистенка. Запыхавшегося, его хорошенько трясло, особенно заметно это было по рукам, держащим книгу.

– Борис Ермолаевич! Прошу вас, остановите их! Это бесчеловечно! Позвоните, пока не поздно, пусть вернут ее обратно.

Сидя за столом, Борис Ермолаевич нащупал ступнями снятые туфли, морщась от боли, втиснул в них ноги.

– Бесчеловечно?! Да что вы понимаете в моей работе! Живете на всем готовом, как у Христа за пазухой. Эта ваша акция, знаете, на что смахивает? На благородство за чужой счет! Хотите саботажа и хаоса? Чтобы каждый затребовал для себя привилегий? Начал права качать? Рассказать вам, что из этого получится? Первый станете строчить на меня жалобы.

– Клянусь! Никогда! Ни за что не стану!

– А-а, бросьте!

Дмитрий Валентинович присел на стул у двери, отчаянно сотрясая головой:

– Вы же заведомо отправили ее на эшафот. Я вижу, я научился видеть такие вещи, вы сами человек измученный, исстрадавшийся. Не берите греха на душу. Вы не представляете… как потом будете с этим жить.

– Позвольте мне как-нибудь самому разобраться со своей жизнью.

– Да, я понимаю, я не должен… – Старик поднялся. – Но может быть, все же… – Он на секунду задержался в двери.

– Я своих решений не меняю. – Борис Ермолаевич прихлопнул правой ладонью по столу.

Бормоча «Жаль, очень жаль», теперь мелко тряся головой, старик удалился.

Борис Ермолаевич снова закурил, подошел к окну, распахнул его. В палисаднике перед корпусом все стихло, бывшие деятели культуры успели разойтись. Косточки на ногах пульсировали тупым нытьем. «Через неделю осень… опять обострение артроза замучает… – морщась, думал он. – Хорошо, сегодня не пятница, нет Марковны. Чего доброго, тоже надумала бы мораль читать. Развела тут будуар мадам Помпадур. Забыла, что ее обязанность лечить, а не изображать утонченную покровительницу искусств».