Юозас Пожера - Рыбы не знают своих детей

А Юлюс уже успел не только загрузить лодку, но и разогреть остатки ухи на костре. Мы наскоро перекусили и собрались в путь. Сразу все не возьмем. Моторка и так уже крепко осела и царапала днищем камни. Мы вошли в воду и вдвоем кое-как спихнули лодку с мели, оставили на якоре. Унесли в зимовье съестные припасы и всякую лишнюю поклажу, разложили на нарах, кое-что подвесили на гвоздях под потолком, крепко подперли колом дверь. Юлюс вынул из деревянного сундучка тетрадь в красной обложке, что-то записал, потом положил тетрадь обратно, сундучок старательно закрыл, унес в лодку и привязал веревкой к каркасу. Мне он сказал: в этой шкатулке — начало всей жизни, надо ее беречь как зеницу ока. А теперь можно трогаться в путь. Мы перенесли в лодку собак, чтобы они не намокли сами и не забрызгали вещи. Оттолкнулись веслами, малость проплыли по течению вниз, и Юлюс завел мотор. Пошли против течения, которое местами было очень сильным, а местами казалось, будто река спит. Берега были сплошь покрыты лиственницей. Лишь кое-где, почти вплотную к воде, тянулись белые вереницы берез, будто силясь подойти ближе, чтобы напиться. В одном месте я увидел полосу вымершей тайги. Почерневшие лиственницы стояли голые, без единой веточки, будто кто-то всадил в берег кучу телеграфных столбов. Мы обогнули излучину реки, а мертвая тайга все тянулась нам навстречу. Стараясь перекрыть шум мотора, Юлюс проорал мне прямо в ухо, что двадцать лет назад тут бушевал пожар. Все слизнул, до реки докатился и тут иссяк. Ягодники — те давно обновились. Любит такую горелицу и соболь. А вот ягель — главный корм северных оленей — все никак не восстановится… Кое-где, а чаще всего в тихих заводях, при нашем приближении снимались дикие утки. Но было их совсем мало. Очевидно, быстрая река — не то, что им надо. Корма здесь для уток не слишком много, вот они и держатся по озерам, большим да малым, их тут несметное множество. С вертолета видно было, сколько их тут поразбросано. Водятся на них лебеди, мы это приметили. Местами русло реки идет прямехонько, и тогда кажется, будто река струится прямо с небес: солнце светит впереди, вода сверкает, слепит глаза, и не поймешь, где кончается земля и начинается небо… Я не заметил, как меня разморило… И очнулся не от шума, а от внезапной тишины. Юлюс выключил мотор, и лодка ткнулась носом в берег. «Бензин весь», — сообщил мой друг. Он достал из-под узлов полный бидон, выволок его на берег и наполнил бак. Оставалось еще полбидона, но он не отнес бензин обратно в лодку, а спрятал здесь же, в кустах, недалеко от берега. «Зачем таскать лишний груз туда-сюда, пускай тут полежит, на обратном пути захватим», — пояснил мне Юлюс.

Какое-то время мы шли вдоль берега, затем причалили. Дальше не проплыть, впереди — Большая Воронка, о которой столько рассказывал Юлюс. Река здесь течет словно по коридору, вырубленному в скалах. С обеих сторон ее сжимают отвесные каменистые берега. Трудно вообразить, каким усилием преодолевается эта преграда, как сумела река прогрызть себе русло сквозь каменную гору. В этом каньоне она мчится на бешеной скорости, потом вдруг падает вниз с горы, образуя знаменитую Воронку. Говорят, с вертолета просматривается дно каменистого водоворота: он похож на исполинскую лейку, вставленную в самую середину реки. Люди предпочитают обходить это место. Правда, несколько лет назад выискался один смельчак — сделал попытку проскочить тут на моторке с двумя двигателями. Взял хороший разбег, на бешеной скорости перемахнул водоворот, взмыл на гребень у самого края воронки, моторы взревели на холостом ходу, и в тот же миг лодка, пятясь, соскользнула в жерло водоворота. Моторку, всю покореженную, обломанную и исцарапанную, через какое-то время прибило к берегу, а человека так и не нашли. С той поры никто больше не отваживается тягаться с водоворотом. Он здесь бессменный часовой, всевидящий, непреклонный и суровый — не пропустит в верховье ни одного судна.

Юлюс тоже не намерен мериться силой с коварной Воронкой. Но проникнуть за ущелье ему нужно, хоть тресни. «Сейчас ты поймешь, зачем я велел тебе работать грузчиком, — говорит он и выходит из лодки на берег. — Сейчас ты все поймешь». Он взял узел, лежавший сверху, и потащил его на берег. И ни слова больше не сказал. Да слова и ни к чему. Мне и так ясно, что придется всю нашу поклажу и даже лодку на своем горбу перетащить берегом. Волоком, так сказать, как далекие предки. Выйдет по меньшей мере километр. Полкилометра — наискосок в горку, потом столько же — вниз. По скалам и валунам, по бурелому и непролазному подлеску. Неизвестно, принял бы я или нет все условия Юлюса, если бы загодя своими глазами увидел, что нас ожидает у Большой Воронки. Очень может быть, что и не отважился бы. Но сейчас отступать было некуда, хотя работка эта, как некоторые выражаются, вовсе «не для белого человека». И все же работа, какой бы тяжелой она ни была, сама себя подгоняет, если только человек за нее берется.