Шарль Рамю - Великий страх в горах

Когда Жозеф поднял голову, розовый свет погас на леднике, и ледник стал тусклым, совсем тусклым, и казалось, что он движется вам навстречу.

Казалось, он движется вам навстречу, мрачный, тусклый, зеленоватый; Жозеф больше не решался на него смотреть, пошел быстрее, низко опустив голову; к счастью вскоре показался свет, добрый желтый свет очага возник перед ним в дверном проеме; и Жозеф шел вперед, не сводя глаз с огня.

Люди на горе тотчас же зажили той жизнью, которую собирались вести ближайшие три месяца.

Утром — еще до пяти — доили коров; это они делали все вместе. Потом хозяин с племянником разводили огонь под большим медным котлом, подвешенным на подвижном кронштейне, а Жозеф, Ромен и мальчишка втроем уходили со стадом, погоняя животных длинными палками.

Хозяин с племянником оставались в хижине и занимались хозяйством, а эти трое уходили с коровами, потому что коровам нельзя давать пастись там, где им вздумается, на их собственное усмотрение; надо каждый день менять место, чтобы использовать всю имеющуюся траву. Так и повелось: двое оставались в доме, трое уходили со стадом; а Бартелеми с Клу находили себе дело рядом с хижиной. В то утро Бартелеми сновал взад-вперед с тачкой, а Клу, взяв инструмент, расположился чуть ниже по склону. Там было место, где стекавшая со скалы вода застаивалась на лугу и портила траву; надо было прокопать ей путь, чтобы она уходила вниз, туда, где ее не хватало. В горах очень много мелких дел; более, чем достаточно для того, чтобы занять вас в течение всего дня, если, конечно, делать все как следует; но Клу не делал ничего. Небольшой пригорок скрывал его от посторонних глаз, поэтому он спокойно сел, раскурил трубку и стал пристально вглядываться в скалы напротив, пробегая их взглядом от одного края до другого в поисках тайных сокровищ, которые там, без сомнения, были. Но сначала надо было понять, где их искать. Так он сидел и смотрел, сидел и смотрел, пока Бартелеми суетился подле хижины, а хозяин с племянником варили сыр.

Прошло немного времени. Это случилось чуть позже, правда, хозяин с племянником все еще стояли возле очага. Они все еще стояли у котла, как вдруг им показалось, что в комнате стало меньше света, словно кто-то стоял в дверном проеме; в дверном проеме и в самом деле кто-то стоял, но они даже не обернулись.

Услышав голос у себя за спиной они поняли, что это Бартелеми, они узнали Бартелеми по голосу.

Он спросил:

— Вы ничего не слышали сегодня ночью?

Хозяин молча продолжал размешивать деревянной лопаткой творожную массу, и, помедлив, ответил:

— Нет.

Было непонятно, к кому обращался Бартелеми, но хозяин ответил, потому что был старшим:

— Нет, не слышали.

Он так и не обернулся, а Бартелеми сказал: «Ну и ладно… Раз вы ничего не слышали…»

Его плечи и бороду освещал дневной свет; а лицо — огонь; он стоял в дверном проеме и говорил:

— Просто в тот раз все именно так и началось… Поэтому я подумал, не слышали ли вы, как кто-то ходил этой ночью, потому что в тот раз мы слышали, как кто-то ходил, но вы ничего не слышали, может, мне показалось…

Он тихо бормотал все это себе в бороду, но терпение мастера иссякло, и он спросил, обернувшись к Бартелеми:

— У вас же есть эта ваша записка?

— Есть.

— И вы сами говорили, что с этой бумажкой вам ничего не грозит?

— Мне — нет.

— Ну, так оставьте нас в покое…

Хозяин говорил раздраженно, потому что ему надо было следить за котлом, что было делом тонким и требующим внимания:

— Мы как-нибудь сами разберемся.

Он пожал плечами; Бартелеми не стал настаивать и вернулся к своей тачке; время шло своим чередом, и солнце уже добралось до середины той полоски неба, которая только и была видна над узким коридором ущелья, в котором мы должны были провести три месяца, не видя никого, не видя ничего, кроме солнца, проходящего каждый день над нами по одному и тому же пути, по прямой линии, словно по канату.

Этот первый день оказался коротким, потому что солнце быстро от нас спряталось. Еще не было пяти, когда мы увидели, как что-то набросилось на него, стало вгрызаться в него снизу. В тот день это был рог, венчавший один из хребтов; этот рог вонзился в нижнюю часть солнечного диска, как клин, которым раскалывают деревянный чурбан.

Солнце действительно разрубили пополам, от нижнего края и до верхнего; и эти половины там, наверху, расходились друг от друга все дальше, а потом упали вниз, каждая в свою сторону, и покатились прямо на вас. В небе остались висеть две большие темно-красные головешки, быстро уменьшавшиеся в размерах. А потом рог и удерживающий его откос стали наклоняться, наклоняться все ниже и сбросили с себя свою тень, словно одежду. Солнца больше не было. Осталась только большая тень, лежавшая на нас; потом мы увидели, как она побежала позади нас, быстро взбираясь сначала по травянистым склонам, потом, чуть замедлив свой бег, по первым скалам; а в это время все вокруг меняло свой вид, меняло цвет, и даже погода изменилась.