Пол Боулз - Под покровом небес

— Я не заметила, — пролепетала она, даже не замечая ямочек, вызывавших у нее столь сильную неприязнь.

Вид такого количества магии как будто возобладал над всем остальным.

— Так что пей не робей. Залпом.

— Не беспокойся, — рассмеялась она. — По этой части я не нуждаюсь в наставлениях.

Она вдруг почувствовала себя до абсурда счастливой. Даже слишком счастливой в данных обстоятельствах, напомнила она себе. Но ведь настроение что маятник; через час-другой она вернется в то же состояние, в котором пребывала минуту назад.

Поезд медленно подошел к остановке. За окном была черная ночь; ни звезд, ни огней не было видно. Где-то снаружи чей-то голос выводил странную, заунывную мелодию. Он неизменно начинал высоко, а затем опускался вниз до тех пор, пока хватало дыхания, но лишь затем, чтобы вновь начать с самой верхней ноты; песня напоминала детский плач.

— Это человек? — недоверчиво спросила Кит.

— Где? — сказал Таннер, осматриваясь.

— Пение.

Мгновение он прислушивался.

— Трудно сказать. Выпей.

Она выпила, потом улыбнулась. Через минуту она уже всматривалась в черневшую за окном ночь.

— Наверное, я напрасно появилась на свет, — горестно сказала она.

У него сделался встревоженный вид.

— Послушай-ка, Кит. Я знаю, что ты нервничаешь. Потому-то я и взял с собой игристого. Тебе надо всего лишь успокоиться. Не бери в голову. Расслабься. Ты же знаешь, все это пустяки. Кто это сказал…

— Нет. Только без цитат, — перебила она его. — Шампанское — да. Философия — нет. Кстати, по-моему, с твоей стороны было ужасно мило позаботиться о нем, особенно теперь, когда я понимаю, почему ты его с собой взял.

Он перестал жевать. Выражение его лица изменилось; взгляд насупился.

— Что ты имеешь в виду?

— Потому что ты догадался, что в поездах я нервничаю как последняя дура. И мне лишь остается по достоинству оценить проявленную тобой заботу.

Он снова задвигал челюстями и ухмыльнулся:

— Не стоит благодарности. К тому же шампанское и мне пришлось весьма кстати, как ты могла заметить. Итак, за старую добрую мадам! — Он откупорил вторую бутылку.

Поезд не без труда снова стал набирать скорость.

То, что они опять поехали, придало ей бодрости. «Díme ingrato, porqué abandonaste, y sola me dejaste…» [29] Скажи мне, неблагодарный, за что ты меня оставил одну (исп.). , — запела она.

— Еще? — Он наклонил бутылку.

— Claro que si [30] Разумеется (исп.). , — сказала она, выпив содержимое одним глотком и тотчас протянув чашку за новой порцией.

Поезд двигался рывками, поминутно останавливаясь, причем всякий раз в местности, выглядевшей совершенно пустынной. Но из темноты всегда неслись голоса, выкрикивавшие что-то на своем гортанном горном наречии. С ужином было покончено; пока Кит доедала последний финик, Таннер нагнулся и достал из саквояжа очередную бутылку. Сама в точности не зная зачем, она вытащила спрятанный в щель бутерброд и положила его к себе в сумочку поверх пудреницы. Он налил ей шампанского.

— Шампанское уже не такое холодное, как раньше, — сказала она, пригубив.

— Уж какое есть.

— А я все равно его обожаю! Ну и что, что теплое. Ой, знаешь, я, кажется, пьянею.

— Ну уж и пьянеешь! С одного-то глотка. — Он засмеялся.

— О, ты меня не знаешь! Когда я нервничаю или чем-нибудь расстроена, я мигом набираюсь.

Он посмотрел на свои часы:

— Так, у нас впереди еще как минимум восемь часов. Судя по всему, мы так и будем ползти с черепашьей скоростью. Ты не возражаешь, если я пересяду к тебе?

— Конечно. Я же с самого начала предлагала тебе не ехать спиной.

— Отлично. — Он встал, потянулся, зевнул и плюхнулся рядом, привалившись к ней. — Виноват, — сказал он. — Не учел эту чертову болтанку. Господи, ну и поезд! — Он приобнял ее правой рукой и слегка притянул к себе. — Облокотись на меня. Тебе так будет спокойнее. Да расслабься же! Ты вся напряжена и зажата.

— Да, зажата! Боюсь, что так и есть. — Она рассмеялась; этот смех отозвался у нее в ушах жалким хихиканьем. Она частично облокотилась, положив голову ему на плечо. «Так мне должно быть спокойнее, — подумала она, — но на деле получается только хуже. Еще немного, и я полезу на стенку».

Несколько минут она заставила себя просидеть тихо в таком положении. Не испытывать при этом напряжения было нелегко, поскольку каждый толчок поезда, как ей казалось, подталкивает ее к нему все ближе и ближе. Постепенно она почувствовала, как мышцы его руки сжимаются у нее на талии. Поезд подошел к полустанку. Она подскочила с криком: