Юрий Брезан - Крабат, или Преображение мира

ТРЕТИЙ - в качестве Ф. И. Каминга - был особенно заинтересован в исследованиях, проводимых этим отделом: у него не было детей. Это было его уязвимое место, его болевая точка: с одной стороны, в своих выступлениях он много раз заявлял, что люди Запада никогда не станут рисковать всем ради идеи, они неспособны на это потому, что у них перед глазами всегда будут стоять их дети, забота о потомстве заставляет их идти на один сомнительный компромисс за другим и жертвовать будущим из-за животной любви к детям.

С другой стороны, у него было почти маниакальное желание самому иметь ребенка. Это болезненное раздвоение было только кажущимся, потому что на самом деле для Каминга был важен не ребенок сам по себе, он хотел сбросить с себя впившееся в него, как стрела, проклятие, над которым он когда-то посмеялся. Если бы у него был ребенок, то проклятие оказалось бы просто ерундой и такой же ерундой оказались бы все проклятия на свете. А проклинали его много раз, и Каминг - или ТРЕТИЙ, тут он был неразделим, - не мог смеяться над этим до тех пор, пока с него не было снято проклятие того старика, образ которого никак не стирался из памяти Каминга. У старика была белая борода, и он пришел из деревни на наши позиции вместе с толпой женщин и детей. Они пели: господи, помилуй, и требовали, чтобы мои солдаты сдали деревню врагу: война проиграна, будьте милосердны к живым, если вам не жаль мертвых. Они вцепились в солдат и стали вырывать у них оружие. Убивать белобородого не имело никакого смысла, поэтому я застрелил его внука, которому было лет двенадцать. Бунт был подавлен, и мы защищали деревню до тех пор, пока не получили приказа об отступлении.

То, что мне пришлось убить мальчика, который, как выяснилось, вовсе не был внуком старика, было самым тяжким из всего, что мне было предначертано. А будь у меня одно из кукурузных зерен, приготовленных Ямато, мне не пришлось бы этого сделать. Старик с белой бородой стоял у края дороги и, подняв костлявый кулак, проклинал меня: "Будь проклято твое семя! Да не родит тебе сына чрево женщины!"

Каминг, который тогда носил другое, обычное и давно забытое имя, засмеялся в ответ на эти слова, и, будь время, он с ходу сделал бы ребенка первой попавшейся девке. Однако, когда для этого нашлось время и представилась возможность, оказалось, что проклятье старика так глубоко проникло в его плоть, что парализовало ее. Ни один врач и ни один священник, изгоняющий дьявола, не мог помочь ему, так что под конец он попытался исцелиться в постели самого дорогого борделя его родного города, богатого подобными заведениями. Но и это место пришлось ему покинуть неисцеленным, его жестоко высмеяли: иди в монастырь, толстячок, ты просто старый мерин.

Эти обидные слова еще звучали в его ушах, когда он произносил с трибуны свою речь, получившую впоследствии известность, как речь в духе Катилины: Мы не позволим себя околдовать, мы не боимся проклятий, мы никогда не сдадимся, и то, что сейчас бессильно лежит, тут он оговорился и сказал: висит, - восстанет вновь во всей своей силе и блеске. И мы еще посмотрим, кто кого вздернет на древе истории, не мы будем висеть на нем с прикушенными языками.

Но ему не удалось победить зародившийся в нем с тех пор страх, ведь смысл жизни для него теперь был лишь в самосохранении, а не в продолжении рода, с годами этот страх становился все глубже и превратился в комплекс, в котором его импотентность стала общим бессилием: бездетный Каминг заразил ТРЕТЬЕГО глубоко пессимистическим взглядом на будущее.

Никто не замечал, что его все чаще и чаще мучили мрачные мысли, похожие на приступы боли, при которых человек сначала терпит, потом заглушает боль таблетками, а в конце концов ему не помогает даже морфий.

Приступы пессимизма, одолевавшие ТРЕТЬЕГО, достигли уже второй фазы, но он все-таки не мог принимать таблетки, потому что должен был - прямо или косвенно - получить их от Чебалло, который из-за своих знаний казался ему фигурой опасной и даже зловещей. Вместо этого ТРЕТИЙ прятался в своем замке в горах, где никто не мог нарушить его уединения и где на консоли стояла деревянная раскрашенная фигурка мадонны - молодая, очень красивая беременная женщина, с детской улыбкой сложившая руки на животе. Не достигавшая и трех пядей в вышину фигурка, источенная древесным червем, служила ему фетишем, она охраняла его от кошмара, посетившего его в первый раз во сне и с тех пор прочно поселившегося в его подсознании: он выходил из лифта в Омеге Дельте и шел по длинному коридору, в который слева и справа вливались другие коридоры. Никого не было видно, и ничего не было слышно, только где-то очень медленно капала вода из крана. Это напоминало звук маятника старинных башенных часов. ТРЕТИЙ шел по пустому коридору и отсчитывал капающее время, звук становился громче и громче, и, когда все вокруг наполнялось страшным звоном, в одном из боковых коридоров вдруг возникал Лоренцо Чебалло, руки у него были спрятаны за спиной. ТРЕТИЙ знал, что Чебалло держал в руках что-то страшное, он кричал: убирайся, исчезни, но из его широко раскрытого рта не вырывалось ни единого звука, все заглушал звон. ТРЕТИЙ хотел бежать, но срабатывал магнетизм Омеги Дельты, и он не мог сделать ни шагу. А Чебалло приближался, он вынимал обе руки из-за спины: в правой оказывалась сумка с инструментами, какую обычно носят механики, а в левой - целая пригоршня крошечных металлических деталей.