Н. Денисов - В чистом поле - очерки, рассказы, стихи

Недолго прожил Булат после этого… Обиду от своих соплеменников он не перенес. Запил… И в одиночестве, не дотянувшись до телефона, застыл…»

В одиночестве… Навсегда… В теплой квартире…А мы, в Тюмени, думали в это время: «Наверно, опять уехал в свою Казань или на родину, к матери, к братьям…»

Но еще несколько строк – о живом Булате.

Вот я упомянул, что знал он толк в приготовлении несложных блюд. Вечный холостяк. И вынуждали к тому обстоятельства его кочевой жизни. Немало он побродил-поездил по родной стране, немало переменил профессий. И в последнее время, имея квартиру в Тюмени, тоже жил в одиночестве. Хмуроватый, малоулыбчивый. Встретишь его на улице, он, задумавшись, что-то несет в целлофановом пакете. Любил – и зимой, и летом! – раздобыть хороших карасей. Возле рыбы, на берегу могучего Иртыша вырос… Как-то ночевал у меня дома, взялся приготовить замечательное блюдо караси по-татарски с парной картошкой. Сам нынче иногда готовлю это блюдо, других учу. О Булате рассказываю.

Мало его переводили на русский язык. Но то, что читал я в хороших переводах, свидетельствует о таланте, о своеобразной восточной образности, афористичности.

Часто печатался Сулейманов в национальном татарском журнале «Казан утлары» («Огни Казани»), реже – в Москве, но был отмечен премией молодежного журнала «Юность».

Профессор Тюменского госуниверситета, член Союза писателей Татарстана Ханиса Алишина – поклонница и искренняя заботница о поэте, рассказывала: «Летом 2003 года мне с группой студентов удалось побывать на летней диалектологической практике в родной деревне поэта. Мы нашли большой просторный дом, где родился и вырос Булат, сфотографировали на память мемориальную доску на бревенчатой стене дома. На дверях висел замок, окна были заколочены досками, усадьба поросла бурьяном и крапивой. Сходили в Супринский Дом культуры, сельскую библиотеку, где работают замечательные женщины. Они бережно хранят намять о своем известном земляке.

Студенты и жители Супры, с которыми мы беседовали, пришли к единому мнению: желательно сохранить отчий дом народного писателя Бикбулата Сулейманова для истории культуры татарского народа, создав в нем дом-музей».

И мы, тюменцы, при прощании с нашим другом, обещали позаботиться о полном издании его стихов и рассказов.

Эх, обещать мы все горазды.

Его так и звали порой – Борода! – за курчавую, седовато- дымчатую, известную всей Тюмени, – только ли Тюмени! – шикарную бороду. Нейлоновые кисы, скорей всего не кисы, модные одно время бурки, (не для морозов, для сырой погоды!) «подбитые» китайской резиной, потертый овчинный полушубок нараспашку, горло, замотанное длинным цветным шарфом. Из шарфа непременно торчала эта самая знаменитая сизая борода. В пиршестве растительности, уютно прятались губы. Там же скрывался небольшого размера подбородок. Зато над всем буйством волос, над бородой, хорошо возвышался крупный ассирийский нос. Пристальные глаза темно-серого цвета сидели неглубоко, а над всем – опять густая шевелюра, которая позволяла ему в любое время года обходиться без головного убора. Однажды в Заполярье, в пору жуткого мороза, я увидел на его голове шапку-кацавейку, но она казалась лишним, неуклюжим придатком, и, пожалуй, никак не давала тепла в эту лютую круговерть.

В молодости, а я уж застал его погрузневшим, приседающим и при тяжеловатой походке, он был хорошим спортсменом, в волейбол играл до почтенных лет. Вот я сейчас подбираю определения его возрасту – почтенный, погрузневший – потому что язык никак не может вымолвить слово «старый». Не укладывается как-то в сознании назвать его «стариком». За вечный оптимизм его! За взоры-погляды на симпатичных женщин, они отвечали ему той же взаимностью! И даже не верилось, что он так «легко», внезапно ушел от всех нас 9 апреля 1992 года, упал на улице, на автобусной остановке, от разрыва сердца. И шел ему 70-й год.

Борода! Он был своим человеком в северных и газовых весях. Была у него там масса друзей и знакомых (смею сказать, больше, чем в Тюмени!) – инженерно-технический персонал, геологи, буровые мастера, ученые, культработники, журналисты…

Он был легко узнаваем, благодаря рокочущему голосу, к примеру, в дубовом зале (ресторана) Центрального Дома литераторов в окружении московских приятелей или, приехавших из глубинки, писателей-провинциалов. Из разных весей. И все знали друг друга. И всех тогда легко и запросто, без всяких церемоний, объединял наш – для всех элитный! – московский литературный клуб.