Н. Денисов - Пожароопасный период

– Илюха? Не Илья-пророк случайно?

– От, святая простота! – вздохнул землекоп. – Пророка мы и сами толком не видели. Промчит, прогремит, помечет стрелы, а так, чтоб остановился, поговорил душевно, не-ет. Одним словом, начальство!

– Давно здесь?

– Да уж давно! Как переехал «КрАЗ» задним колесом, так, считай, пятый год здесь шабашим. Работенка знакомая, грунт тоже всякий попадается. Одно преимущество – тепло зимой и летом и спецовки пурпурные, будто царские. А ты че, парень, на работу устраиваться? Тогда завтра – с девяти.

И зеленой лужайкой пошагал я, куда глаза глядят. Разулся, и шелковистая травка мягко ласкала ступни ног. Над головой звенел жаворонок, а в низине, облитой розовым туманцем, идиллично паслись божьи агнцы, священные индийские коровы, малиново названивая золотыми на рогах бубенцами.

Низко проплыло белое, будто взбитая в ванне пена от шампуня, облако. Из озорства я кинул в него кепкой. Облако заколыхалось, мелькнула мужская голова, затем из пены вылущилось женское личико.

– Нахал! – капризно переломились пухлые губки. – Не видишь, я в раю. Топай, топай, мальчик.

– Ух ты! – вырвалось у меня восхищенно. – И правда – рай! Живут же люди!

Во рту сохло – то ли от волнений, от курева, то ли от того, что вчера, пришагав из Персиково, хлебал в столовке возле базара суточные щи и кушал кильку. Но зеленел и звенел птицами райский луг. В венчиках клевера и на листах подорожника изумрудно блестела божья роса. Я напился и ощутил прилив таких сил, что захотелось куда-то бежать, подпрыгивать, валять дурака, кричать «ура» и еще подобное тому от восторга и бодрости. И я закричал: «Ура! Я на небе! Ура! Как в пору отрочества, когда мир полон светлых красок, когда жизнь кажется бесконечной, вечной и все, что страшное происходит с другими, – смерть, что ее страшнее? – кажется, тебя никогда не настигнет.

Все так же плыл розовый воздух, пахло травой, молодым лесом. За березовым колком, сквозь который прошагал я, срывая на ходу метелки дудника, открылась кошенина. Пахло сеном. И несколько старушек в темных платках сидели у копны, обедали.

– Доброго здоровья, бабушки!

Старушки повернули лики ко мне и мне впервые стало неуютно на небе.

– Однако, вы наши, деревенские? И умерли лет пятнадцать назад, зимой?

– Зимой, зимой. Да уж тут, слава господи, отогрелись. Постой, постой, дитятко Христово, Володька, однако? – встрепенулась одна старушка. – Не ты ли у меня -на Ильин день огурешник зорил?

– Я, бабушка Хионья.

– Бог простит, ладно. Че здесь-то околачиваешься?

Я пожал плечами. Не рассказывать же, что не по своей воле, не по злой недоле, а просто – во сне я. Вознесло, вот и гуляю по небесам.

– Кому сено косите? Тут же во всякую пору тепло.

– А вот и косим! – кивнула Хионья, облупливая голубиное яичко. – Привышны мы, как без дела? Седни суббота. Саваоф не разрешат робить, а так бы дак и косили. Привышны мы, в миру бывало, ни выходных, ни проходных не знали.

Я покивал.

– А что, Саваоф доступен? Как пройти, не подскажете?

– А так и ступай полянкой. Через две релки пройдешь, потом через овраг, потом в святую горку подымись, ворота увидишь. Там ангел стоит по правую сторону, по левую – бес. Седни в клубишке общее собранье какое-то. То ли встречный план плантуют, то ли грешников разбирают. Мы не касамся – люди простые. Ступай!

То ли чистый воздух, то ль отсутствие земного притяжения – во всем теле ощущался избыток сил. Руки сами тянулись и срывали с веток райские плоды. Возле оврага набрел я на полянку земляники, полакомился и спустился крутой тропинкой вниз, где за кустом боярышника спугнул черта и молоденькую ангелицу.

– Пардон, ребята! – буркнул я смущенно и, одолев глубину оврага, в котором пенился мутный ручей, пахнущий смолой адовых кострищ, взлетел на взгорок, где, как и обещали старушки, увидел у ворот стражу.

– Кто такой? – бес с черной повязкой на рукаве толок в ступе табак, морщился, чихал, брызгая слюной. Ангел стоял напротив и помахивал, как опахалом, павлиньим пером. Я предъявил удостоверение нашей газеты «Трибуна». Бес поковырял в носу волосатым пальцем, изучая документ, опять чихнул:

– Не положено!

– Ступа чертова, разуй глаза. Там две печати, пропускай! – возмутился я.

– Правда, две! – заколебался бес. – Может, к своему шефу слетаешь, уточнишь, а, Федя? – обратился он к ангелу. Тот шевельнул крылом и понюхал цветок лотоса, торчавшего в петлице его белого плаща.

– Саваоф к докладу готовится.