И. Ермаков - Заря счастье кует

– Вкуснота! – сказал кто-то, чуть ли не по-французски протиснув русское слово сквозь нос.

«Рот занят – в носы говорят», – засек про себя Христолюбов.

– А дымок!.. Замечаете, какой несравненный ни с чем аромат птичья шкурка с дымком… в себя внюхала?

«Шкурой нюхать наладились», – комментировал Юра.

– Глухарь вообще... мясо серьезное.

«Правильно. Золотые слова».

– Невольно поверишь в искусителя-змея, – подняла вдовствующая дешифровщица на кавказца томные, как у лани, глаза.

«Эта... к древу познания, должно, пробирается», – ревновал в одиночестве Юра.

Кавказец воспрянул, был бодр, оживлен, говорлив и уверен.

– Эта... эта... это у меня ишо специя настояшэва нет. Был бы специй – вообще... На два чалвэк не хватило бы. Такой травка кавказский растет... сумах. Ах, женскими губками пахнет.

– Пачему не попробуешь! – звал он Юру к останкам своего глухаря.

– На голодном бы острове я его ел, – защищался, как мог, павший духом и верою Юра. – На барже... В Тихом океане...

– Тогда я... Тогда я твоего... Рабинзон Крузо буду – не пробую! Лучше Пятница съем!

– Еще шесть дней в неделю останется, – вяло отзывался Юра.

Глиняное изваяние выгребается из углей. Юра смачивает в воде осиновый веничек и обрызгивает своего «фараона». Раскаленная глина поет и свистит. Потом долго шипит. Взвивается от нее густой белый пар, пышным клубом вставая в вечерней прохладе. Глина трескается от холодной воды и, отторгнутая изнутри глухариным подкожным жиром, пластинами, треугольниками, полукружиями, беспрепятственно отстает от дымящегося, горячего туловища. Глухарь чист и румян. Отдыхает в блеск, в хруст испеченная кожица. Жир настолько ее пронизал, что она отражает костры, тление углей, далекие звезды.

Юра складывает горячую тушку на кухонный алюминиевый поднос и вытягивает из шва отпотевшую нить. Потом ножом с вилкою разваливает глухаря пополам.

По тайге – дух! Неописуемый, необсказуемый дух по сибирской тайге. Ягода истомилась, сомлела, жарким соком впиталась вовнутрь глухаря. До сплетеньица жилок, до косточек, до подгрудной дужки и далее. Гречка тоже не собственным соком напитана. Жиром, клюквой, брусникою, диким запахом птицы – он пахнет последней зарей...

Неизбранное жюри оказачило под доброе похвальное слово и второго сибирского птичьего «дедушку», но первого места решило не присуждать.

– Ничья! – похлопывая себя по тугим животам, заявила братва – взрывники, бензопильщики, слесари и шоферы.

– Ничья! – присоединилась к ним и техническая интеллигенция.

– Если бы специя... – улыбнулся смущенно южанин.

– Если бы с капустой... – пожимая сопернику руку, загадывал Юра. – Лось мое первое место увел.

Но «увел» и похитил капусту не лось.

Помнится, гоголевский герой, съев дыню, надписывал на пакетике с ее семенами: «Сия дыня съедена...» Далее следовало число, месяц, год, обстоятельства.

Христолюбову, будь он гоголевский герой, надлежало бы написать на мешке с кочерыжками: «Сия капуста съедена августа, двадцать восьмого дня, тысяча девятьсот шестьдесят шестого года. Вахтовый автобус номер» и т. д.

Таким образом, пять вилков раннеспелой капусты были бы вписаны в историю освоения Тюменского Севера! Пять! А где же шестой! Лось съел!

Наутро, после «ничьей», откормив народ завтраком, наметил себе Христолюбов класть плиту в камералке. Заметим, что поставлен он был в повара не из-за выдающихся кулинарных способностей. Отнюдь нет. Мастеровит был Юра. Умелые и въедливые у него руки. Геофизики собираются у Светлого озера зимовать, сделать его базовым для тщательной разведки шаимских площадей, и парни, скооперировавшись по трое, по четверо, загодя рубят избушки. Парни рубят, благо лесу вокруг – тайга, а Юра в свободное от плиты время ставит в тех дивных избушках дверные и оконные косяки, плетет рамы, стеклит их, кладет печи и плиты. На этой неделе порадовал он ребят банным яростным паром – сложил в баньке каменку. Плеснешь ковш подумаешь – паровоз взорвался. Свист идет! Не каменка, а соловей-разбойник. А сколько дверей сколотил и навесил он! Кухоньку оборудовал, котлы вмазал, столы, полочки, посудомойку... Зарабатывает Юра нисколько не меньше других, так как руки его постоянно в делах. Притом руки бессребреницы. Кому он ни нужен, кому ни делал добра... Сейчас вот плиту в камералке наметил. Здесь женщины. Работа у них неподвижная – дешифровщицы. Организовать им теплышка... Юра наносил кирпичей, растворил в лотке глину, оставалось добавить в нее ведра два песка. Песок высился неподалеку от кухни. Сам же Юра его и копал, и возил, нагружал и сгружал. Сейчас... вонзив в его островерхую груду лопату, Юра, естественно, тут же приподнял ее. Приподнял и обмер... Песок с лопаты потек, весь стек, а посредине, словно могильный череп, остался лежать кочан злополучной капусты.