Прикроватный столик уставлен иконами, под рукой — молитвенник. После самоубийства Рита поверила в Бога. О прошлом не говорила. Только один раз я от нее услышала:
— Зачем смотреть назад? Что было — не исправишь, надо дальше жить. Жить, как будто ничего не было, и стараться не вспоминать о прошлом.
Ритина сиделка Галя — женщина простая, но с жесткой хваткой. Именно такая с Ритой и могла справиться.
Иногда ей бывает невмоготу находиться в палате, и она выходит в коридор, посидеть рядом со мной на каталке у стены. Мы разговариваем, но одно ее ухо, как локатор, направлено в сторону палаты.
— Галя, ты где? Ты мне нужна! — слышится ревнивый голос Риты. Больше нескольких минут она не дает нам пообщаться — обижается.
Галя спешит к своей подопечной — дать попить, поправить подушку, разгладить одеяло, открыть фрамугу, закрыть фрамугу, почесать вон там, вытереть вот здесь.
Перед обедом к Рите приходит массажистка. Если в этот день нет массажа, девушку везут в процедурный кабинет, где колдуют над оперированной поясницей.
Чтобы отвезти девушку на процедуры, ее надо переложить на каталку. Вокруг собираются все свободные сиделки.
— Георгий, иди сюда. Помоги. Ну-ка, три-четыре — взяли!
Почти голое тело на простынке рывком переносят на каталку. После трех месяцев, проведенных без штанов, Рите все равно, где у нее вылезает грудь, а где видна попа. Да и для нас Георгий — почти бесполый.
Рита — девушка безмужняя, мамина. Всего один раз я видела ее отца, часто бывает старший брат, и почти каждый день приходит маленькая улыбчивая мама.
— Риточка, посмотри, что я тебе купила.
— Ну и что ты купила? Ты куда смотрела, когда покупала? Я что просила? Я просила «Данон»!!! А это что?
— Ну… я, наверное, перепутала… Невкусно, да? Тебе не нравится?
— Не знаю я! И пробовать не буду! Не буду, я сказала!
Ритину маму жаль, но Риту жальче. Бухнуться вниз головой с пятого этажа из-за (предположим) несчастной любви, очнуться и осознать, что причина нежелания жить осталась с тобой, а впереди — жизнь колясочника, по сравнению с которой прежние проблемы кажутся детскими, игрушечными. И это в неполные тридцать лет!
Врачи три месяца пытались вернуть чувствительность ногам Риты, но… И вот ее готовят к выписке — для беседы приходит врач-психолог. Врач-(ахтунг!) — психолог громким голосом, не обращая внимания на присутствующих в палате, объясняет Рите тонкости выписки и особенности дальнейшего лечения:
— Ведь у вас в истории болезни записано «суицид», поэтому бла-бла-бла… Ну вы же понимаете, если есть запись «суицид», то вас должны бла-бла-бла… Ваш случай — случай суицида , значит, вы — бла-бла-бла…
При первом же упоминании табуированного понятия я выхожу из палаты, за мной выходят сиделки. Мы усаживаемся на больничную каталку и молчим. Георгий уходит в курилку. Добрая психологиня говорит настолько внятно и громко, что слышно на посту — то есть не только нам, но и медперсоналу. Да и вообще — всем.
«Господи боже, что за доктор-выродок!» — думаю я, смотря из темноты коридора на побледневшую жалкую Риту. При каждом повторении слова «суицид» она будто вжимается в подушку. Врачу-так-называемому-психологу хочется дать весомого пинка (и лучше не ногой, а металлической лопатой). Для скорости.
* * *
Выхожу на улицу поздней осенью, вдыхаю холодный городской воздух. Я жива, двигаюсь и осталась в своем уме. Но жизнь моя теперь изменится. И восприятие жизни тоже изменится.
О чем мы думаем, когда здоровы? О чем беспокоимся? Разве кто-нибудь, находясь в полном или относительном здравии, верит в то, что будет когда-нибудь парализован? Увечен? Безумен? Слеп?
Сколько времени мы тратим на поиски огромного счастья… мы тратим силы и здоровье, пытаясь увидеть его в любви, деньгах, новых впечатлениях, должностях или в удачной обновке. Но гораздо лучше, оказывается, ощущать просто счастливые мгновения — первый снег, цветы на даче, тихий вечер, шелест летнего дождя, долгие одинокие поездки на машине, чистый ковер под ногами, день без боли, возможность читать, разговаривать по телефону с подругой. Общаться с Богом. Вернее, с собой — с той частью в себе, что от Бога.
Маленький ребенок берет меня за уши своими ручками и целует в нос. И я чувствую себя счастливой.
Артемий Ульянов
Своя кровь
© Артемий Ульянов, 2014
Раннее утро обдало весеннюю Москву щедрым солнечным светом, тихонько подкравшись к ночному городу из-за линии горизонта. Птицы дружно подхватили первые настойчивые лучи, до краев наполнив мегаполис радостным щебетом, словно старались помочь светилу разбудить спящих обитателей громоздких бетонных муравейников.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу