Питер Абрахамс - Горняк. Венок Майклу Удомо

— Неправда, Ди, по-моему, ты к нему несправедлива.

— Прости, Рыжий, но я и правда так думаю.

— Во всяком случае, твоя теория к Зуме неприменима. Он держится со мной недружелюбно.

— Тут есть известное противоречие, но оно ничего не доказывает. Ты не понимаешь, никакого недружелюбия со стороны Зумы нет. Просто вы живете в разных мирах. Африканец, который хочет жить, как белый, всегда подозрителен, если только он не глядит белым в рот и не позволяет им собой руководить.

Ди вернулась из кухни, села напротив.

— Ну и что?

— Ну и ничего.

— Выходит, у тех, кто, как ты говоришь, мнят себя прогрессистами, безвыходное положение?

— Да, до тех пор, пока они не признают, что африканцы могут руководить не только черными, но и белыми.

— А как насчет Зумы?

— Меня больше занимает его девушка. Она тянется к белым и возмущается ими. Она общественное животное, твой Зума — нет.

— Ты не права, Ди. В судьбе этой девушки уже заложена трагедия, а для Зумы есть еще надежда. Ты выдаешь свои пожелания за факты. Тянуться к белым и возмущаться ими — этого мало.

— Но это свойственно человеку.

— Да, детка, очень даже свойственно, но, увы, для общественного, как ты говоришь, животного и этого мало. Можешь насмешничать, сколько твоей душе угодно, но в Зуме чувствуется сила, а сила заставляет с собой считаться. Ты не понимаешь, что он такой же человек, как его девушка, ты или я, и что именно это поможет ему пробудиться. Издевайся сколько душе угодно над так называемыми прогрессистами, Ди, но, бога ради, не теряй веры в человека. Одним разрушением ничего не достигнешь, надо уметь созидать, а созидание невозможно без веры. Ты должна поверить в африканца Зуму, горняка, хотя у него и нет общественного сознания, он не умеет ни читать, ни писать и не может постичь, почему его девушка хочет жить, как ты. Но я тебе вот что хочу рассказать. В первый же его день на руднике, когда Смид велел ему толкать вагонетку, а он не знал, как за нее взяться…

Расставшись с белыми, Кзума испытал облегчение. Ему было с ними неловко. Чем больше они старались, чтобы он чувствовал себя у них как дома, тем больше он конфузился. Правда, с Ди ему было легче. Она понимала его, чутье у нее было потрясающее. И Кзума впервые видел, как Рыжий улыбался.

Кзума не стеснялся только, когда остался с Ди один па один. Он и сам не понимал, почему ему вдруг захотелось рассказать Ди об Элизе. Наверное, потому что она была такая умная и все понимала. Да нет, не такая она и умная. Сказала же она, будто нет ничего плохого в том, что Элиза хочет жить, как белые. А разве это не дурость: Элизе никогда так не жить.

А чем плохо так жить? Теперь он видел своими глазами, как живут белые. И понял, почему Элиза хочет так жить. Понял, чего именно она хочет. И от этого ему стало легче.

Он перешел улицу — решил вернуться в Малайскую слободу. Теперь холод донимал ого меньше. Белые накормили его на славу, но наесться он не наелся: маисовой каши не подавали, а хлеба всего ничего. Разве эго еда для мужчины? А так приняли его, лучше не надо, намерения у них были самые добрые. Повезло Рыжему с Ди, она славная, даже с африканцем и то держится по-дружески.

Рыжий, тот тоже держится по-дружески, но совсем па другой лад. Рыжему надо, чтоб ты ему доверял, чтоб ты в трудную минуту обратился к нему, — вот чем вызвано его дружелюбие. И об этом нельзя забывать. А раз чувствуешь такое, трудно вести себя по-дружески. Ну а с Ди ему проще. Когда она интересовалась, о чем он думает, за этим ничего не крылось. Вот почему Кзуме было так легко с Ди.

Но вот уже центр остался позади. Белые попадались все реже. Черные, наоборот, все чаще. Все реже надо было уступать белым дорогу — и тревога постепенно отпустила Кзуму.

Он касался встречных плечами, не думал отскакивать в сторону. Налетал на них, чувствовал теплоту их тел. И здесь все это воспринималось как должное. Недаром это была Малайская слобода. А если здесь и встречались белые, то разве что сирийцы и цветные. Ну, а к ним и отношение совсем иное, они вроде бы как и не белые. Коли на то пошло, среди их женщин есть и такие, которые за деньги спят с африканцами. Да, с сирийцами все проще.

Он свернул на Джеппе-стрит и увидел, как чуть дальше по улице группа людей, задрав голову, смотрит вверх. Кзума прибавил шаг, смешался с толпой и тоже задрал голову, но ничего не увидел.

— На что вы смотрите? — спросил он стоящего рядом человека.

— Сам не знаю, — сказал тот.

Не спуская глаз с крыши, Кзума стал выбираться из толпы и налетел на машину.