Анри Труайя - Охота

Изабель спросила:

— А что вы станете делать теперь?

— Пока не знаю, — ответил я.

— Вам следует вернуться на родину…

— Я не буду там счастливее, чем здесь!

— Но во Франции война… Никто не знает, что с нами будет…

— Неужели вы не верите в победу, мадемуазель?

— О, верю! Конечно, верю!.. Но я боюсь… Уезжайте, сударь… уезжайте поскорее!.. — с жаром воскликнула она. А потом тихонько добавила: — Мне будет вас не хватать…

Наши глаза встретились. Я на секунду ощутил острый прилив счастья, но эта искорка угасла так же быстро, как зажглась. Если бы она была лет на десять моложе, если бы я не был русским, если бы Жорж Дантес не стоял у меня на пути… — может быть, я полюбил бы ее? В залитой светом бурлящей гостиной Изабель напоминала жертву. Никто ею не занимался, никого она не интересовала, никто, кроме меня, даже и не видел ее.

В горле у меня пересохло, и я забормотал:

— Я вернусь… я непременно вернусь…

— Да, — все так же тихо откликнулась она и улыбнулась какой-то болезненной улыбкой. — Непременно. После победы!

Я взял ее руку и припал к ней долгим поцелуем — вопреки всем правилам хорошего тона, согласно которым подобная честь оказывается лишь замужним женщинам. Потом отпустил эту нежную руку, повернулся на каблуках и вышел, даже не попрощавшись с Жоржем Дантесом.

На следующее утро я поспешил в российское посольство на улице Гренель. Генеральный консул Захар Донауров оказался слишком занят «событиями», чтобы принять меня, но с моим делом охотно согласился познакомиться атташе в безупречном костюме и с весьма взволнованным лицом. Этот господин посоветовал мне как можно скорее покинуть Францию.

— Будущее темно и туманно, — сказал он. — Российским подданным в настоящий момент совершенно нечего тут делать. Тем более что Россия не одобряет намерения Франции объявить Пруссии войну. Советую вам воспользоваться морским путем. Вы можете сесть на корабль в Гавре. Многие ваши соотечественники уже приняли все необходимые меры и готовятся к отплытию. Оставьте мне ваши бумаги, я сделаю все, что нужно…

Вернувшись в пансион, я сел и задумался. Следовало подвести итоги моей экспедиции, извлечь урок из пребывания вне России и встречи с убийцей Пушкина. Вывод оказался горестным: провал по всем линиям, решил я. Но все-таки меня не оставляло странное ощущение, что во Францию я приезжал не напрасно.

Все, что было дальше, не особенно интересно. Вернувшись в Россию, но продолжая следить за происходящим во Франции, я растерянно и с глубоким огорчением узнавал одну дурную новость за другой: поражение во Франко-прусской войне, плен Наполеона III, провозглашение Республики, осада Парижа, злодейства Коммуны, установление посреди рек крови вожделенного порядка… Я был потрясен, я был подавлен… И думал: но что же сталось при всех этих беспорядках с Жоржем Дантесом… А с Даниэлем де Рошем? Последнему я написал к добрейшей мадам де Патюрон, написал без надежды на ответ. И — получил ответ! Даниэля освободили из застенка, взяли в армию — в пехоту, он участвовал в защите Парижа, стрелял на баррикадах… Когда в стране все успокоилось, Даниэль вернулся к журналистике, но теперь работает в «Constitutionnel» [22] Constitutionnel — сторонник конституционной партии (франц.). . Приятель сообщил мне кое-какие сведения о Жорже Дантесе. Насколько ему было известно, глубоко задетый падением Империи, барон окончательно удалился от общественной деятельности, ведет приятную, но тихую жизнь в кругу семьи, вес его в финансовых кругах по-прежнему велик, а время он проводит либо в Париже, либо в Сульце. В следующем послании я решился попросить моего корреспондента узнать хоть что-то о мадемуазель Изабель Корнюше. Безуспешно: Даниэль не смог получить никакой информации. Меня это не удивило. Даже не слишком огорчило. Как обычно, Изабель растворилась в окружении. Этого надо было ждать: пепельная барышня родилась на свет не для того, чтобы привлекать внимание.

День ото дня Франция все больше от меня удалялась. Здоровье мое совсем уже восстановилось, матушка и друзья помогли окунуться в русскую действительность и почувствовать твердую почву под ногами. Меня теперь не тревожило, что убийца Пушкина живет среди нас, впрочем, и стихи моего прежнего идола я перечитывал все реже. Я оставил это наслаждение другим, а сам вступил в важную и ответственную должность в Министерстве иностранных дел, всерьез озаботился своею карьерой, стал потихоньку, шаг за шагом одолевать ступеньки иерархической лестницы.