Анри Труайя - Охота

— Простите! Мне нужно уйти!..

— Уже? — недоуменно взглянул на меня Дантес.

— Да… да…

— Вам нездоровится?

— Н-нет, месье…

— Рассчитываю на вас завтра!

— Конечно, обещаю…

Наконец я на улице! Помчался так, будто за мной уже началась погоня, будто меня вот-вот настигнут, будто я слышу стук копыт за спиной. Когда прибежал домой, на меня напал кашель, приступ был страшный, просто грудь разрывалась, и к тому же я почувствовал во рту какой-то противный кислый привкус. Поднес руку к губам и отнял ее — всю в красной слизи. Не кровь Жоржа Дантеса обагрила мои руки — моя собственная! Ирония судьбы! Поистине гротескная ситуация! Болезнь напомнила о себе в самый неподходящий момент… Первый тревожный звонок со времени моего приезда во Францию… А может, ничего, может, обойдется? Нет, я бессознательно переоценил свои силы, вот провал намеченных планов тут же и сказался на здоровье… Раз я тряпка, ничтожество, не способное исполнить клятву, мне и жить незачем. Не заслуживаю я жизни.

Резким движением я выхватил из кармана револьвер и приставил дуло к виску. Холодное прикосновение стали отрезвило меня. Я не смогу убить себя точно так же, как не смог убить Жоржа Дантеса. Мозг мой бурлил, рука оставалась безвольной. Я сжимал рукоятку, но не нажимал на спусковой крючок. Прошло какое-то время, показавшееся мне нескончаемо долгим, рука моя повисла, сам я рухнул на кровать и разрыдался. Гравированный Пушкин со своего почетного места смотрел на меня с ироническим состраданием. Он не гневался на меня — он меня жалел… И это было хуже всего. Пророческие строфы, написанные Пушкиным за год до гибели, зазвучали в моей голове:

Назавтра я пришел на авеню Монтеня без револьвера. Жорж Дантес принял меня более чем любезно, продиктовал еще несколько страничек — все бесцветные, скучные, ничем не привлекательные, даже пошлые порою подробности его прошлого. Ничего интересного. Но он был увлечен. А потом вдруг, словно поставив преграду потоку воспоминаний, заявил:

— Я намерен отправиться в конце недели в свое поместье в Сульце. Пора отдохнуть. Думаю пробыть там месяц или два. Как вы смотрите на то, чтобы поехать со мной? Эльзас — совершенно волшебный край, обстановка будет самая что ни на есть семейная, и работать мы сможем спокойнее, чем в Париже.

Это приглашение привело меня в ужас. Предлагая мне разделить с ним прелести сельской жизни, барон возвращал меня к первоначальному намерению. Искушал сделать там то, чего я не смог осуществить здесь. Он хотел любой ценой превратить меня в убийцу, а себя — в жертву. Но… почему бы и нет? Какое значение имеет дата? Все эти числа… это просто цифры, напечатанные на листках календаря… 10 февраля, 25 марта или 2 апреля — кому какая разница? Важен только результат, один лишь результат. Все зависит от меня самого и от обстоятельств. Я снова запаниковал. И… услышал, как произношу дрожащим голосом:

— Благодарю вас, господин барон… Ваше приглашение глубоко меня тронуло… Я вижу… я вижу в нем доказательство великого доверия… но увы… увы… я не могу принять это лестное предложение… Мое здоровье в последнее время ухудшилось… у меня слабые легкие… и на самом деле я приехал во Францию лечиться… Зима в Париже неблаготворна для меня… мне давно пора быть на юге… и я рассчитывал уехать совсем скоро… как можно скорее…

На его лице отразились досада и разочарование: все было так хорошо придумано. Мы договорились переписываться, договорились, что я приеду к нему в Эльзас или в Париж, когда пройду полный курс лечения солнцем и морским воздухом в Ницце. Столь отдаленная перспектива меня успокоила: словно тяжелый груз свалился с моих плеч. В конце дня Жорж Дантес спросил, увидимся ли мы с ним еще раз до моего отъезда на юг.

— Не уверен, месье, — торопливо ответил я. — Мне нужно уложить вещи, и я попытаюсь отправиться в путь завтра же.