Игорь Гришин - Мастер Го[Го учит видеть]

Когда я погрузился в эти странные воспоминания, то неожиданно одно из них пронзило мою память как разряд молнии. Удивительно! Удивительно как я мог забыть про него. Оно было вытеснено из моей памяти. Вытеснено на целые десятилетия. Это было воспоминание о городском лагере. Городской лагерь! Даже сейчас это словосочетание повергло меня в какую то дрожь, в какое то странное состояние. Даже мне самому трудно поверить, что это я и моё воспоминание. Видимо это было мощное изобретение министерства образования. Некоторые дети не хотят ехать в лагерь по тем или иным причинам. Например, хотят по вечерам быть дома. Общаться с родителями. Или родители по тем или иным причинам не хотят отвозить детей в лагерь за городом. Не могут достать хорошую путёвку или ещё почему то. Что делать? А всё просто — таких детей надо собрать в городском лагере. Это школа, в которую ты ходишь в учебном году. То же здание. А городской лагерь позволяет тебе ходить в неё ещё и летом. Это очень удобно. Тридцатого августа заканчивается последняя смена городского лагеря. Приходит первое сентября, а ты никуда не уезжал, следовательно, тебе не надо ниоткуда возвращаться. И для учителей это тоже очень удобно. Раньше у них были длинные отпуска, в которые им надо было уходить, что то в них делать. На целое лето расставаться со своими воспитанниками. А городской лагерь позволял никому ни с кем не расставаться. Все опять вместе. Воспитание продолжается!

В нашу школу привезли железные кровати, которые мы разгружали в конце мая на уроках физкультуры. Придя в городской лагерь, мы увидели их ещё раз. Они были установлены в классах. В тех классах, где мы учились. Классы стали палатами, где мы должны были спать днём. Это называлось тихий час. Так тихий час стал самым страшным часом в моей жизни и жизни некоторых моих друзей.

Наша палата располагалась в классе немецкого языка. Раньше я никогда не был в этом классе. Это оказалось моим первым знакомством с немецким языком. В классе немецкого языка было много плакатов. Немецкие слова, какая то странная башня. Может быть, нас специально поселили в этот класс? Как немцы пытали советских разведчиков, так и нас пытали в этом классе. Воспоминания об этой палате — самые жуткие воспоминания моего детства. Я закончил четвёртый класс и с первого сентября переходил в пятый. Видимо количества четвероклассников не хватало для полноценного отряда, а, может, это было сделано с какими то иными целями, но в наш отряд оказались записаны еще несколько мальчишек из более старших классов. Один или два — из шестого, а ещё двое — из восьмого или, возможно, даже девятого классов. Или они были второгодники? Я не знаю. В школе я их больше не видел, да и признаться не горел желанием увидеть. Они отличались от нас, будущих пятиклассников, как кашалот отличается от трески. Они были просто огромными. Мне казалось, что они были здоровее взрослых. Здоровее моего отца. И точно больше моей мамы. Это были огромные толстые битюги. С толстыми ногами, с огромными животами. Почему я помню про животы? Потому что на тихом часе надо было раздеваться. Раздеваться до трусов и маек с бретельками. Старшие почти не участвовали в издевательствах. Так мне казалось тогда. Дело в том, что мой малолетний мозг не понимал, что некоторые слова, взгляды тоже являются поступками. Мой мозг реагировал только на сам поступок. Когда два кашалота держали моего друга за ноги и за руки, а шестиклассник прыгал ногами ему на живот, то я видел это и реагировал на это. В общем, нам надо было продержаться один час. Только один час. Этот час назывался ТИХИЙ.

Так придумали взрослые. Взрослые, которые очень любят это слово. Тихий ребенок, тихий час, тихий океан. Мы ждали наступления этого часа. Нет, не так. Сначала мы просто жили. Потом мы начали жить до наступления тихого часа и после. Потом мы ждали, что он опять наступит. Ждали, когда завтракали с мамой. Потом мама отводила нас в лагерь. Почему молчишь, что то случилось? Спрашивала меня мама. Я не мог ей ничего ответить, потому что я ждал наступления тихого часа. А чем мама могла помочь мне? Ведь всё было уже определено. Она всё равно отведет меня в лагерь, а тихий час всё равно наступит. Он не может не наступить. Потом мы уже ждали тихий час вечером, когда засыпали дома в своих кроватях. Мы ждали, что только одна ночь, потом один завтрак и одна половина дня отделяет нас от Тихого часа. Часа, размером с жизнь. И нам нужно было преодолеть его! Пройти, удержаться, выжить. Или наоборот. Наоборот — стать невидимыми, не видеть ничего и никого, быть как кровать, как простынь. Это состояние могло помочь. Мы видели, что некоторым детям удаётся именно это состояние. Тогда они остаются незамеченными, и все пытки достаются не им. Пытки достаются другим детям. Тем, которые оказались замеченными. Почему они оказались замеченными? Потому что выглядели приметно. Потому что у них была более приметная внешность. Более приметная одежда, более приметное поведение. Например, они возмущались или пытались защитить свою честь. Или честь своих друзей. Или они заступались за тех, за кого нельзя было заступаться. Поэтому их держали за руки и за ноги, а садист шестиклассник прыгал им с кровати на живот. Им поэтому было больно, и мы видели, как им больно. И как им стыдно.