Лоран Бине - HHhH

К сожалению, судьба Англии, как и судьба всего мира, пока еще не в руках Черчилля — судьба Англии пока еще в руках подлеца Чемберлена, чья бесхарактерность может сравниться только с его же слепотой. Он направил встречать бывшего президента одного из сотрудников Министерства иностранных дел — причем сотрудника низшего ранга. И этот чинуша сразу же повел себя по-хамски. Едва Бенеш выходит из поезда, канцелярская крыса предъявляет ему условия его пребывания в Англии: Великобритания соглашается предоставить гражданину Чехии политическое убежище только в том случае, если он даст обязательство отказаться от всякой политической деятельности. Бенеш, признанный уже к тому времени и друзьями, и врагами главой освободительного движения, глотает оскорбление, проявив тем самым свойственное ему человеческое достоинство. Ему — в большей степени, чем кому бы то ни было, — придется терпеть со сверхчеловеческим стоицизмом презрительное отношение тупицы Чемберлена. Хотя бы из-за одного этого исторический персонаж по имени Эдвард Бенеш кажется мне едва ли не более величественным, чем де Голль.

Прошло уже две недели с того дня, как штурмбанфюрер СС Альфред Науйокс прибыл инкогнито в немецкую Силезию, в небольшой городок Гляйвиц [131] Гляйвиц — немецкое название польского города Гливице. на германо-польской границе. За это время он тщательно все подготовил и теперь ждет. Гейдрих позвонил ему накануне в полдень и приказал уладить с Гестапо-Мюллером [132] Прозвище «Гестапо-Мюллер», которым в открытую называли начальника Тайной государственной полиции рейха, еще и отличало его от многих однофамильцев, одного из которых тоже звали Генрихом, и он тоже был обергруппенфюрером СС и тоже служил в гестапо, но был выходцем из земли Гессен, тогда как Гестапо-Мюллер родился в Баварии и не был с ним ни в какой родственной связи, равно как и с тремя другими Мюллерами, служившими на более низких должностях в той же государственной полиции. последнее дельце: Мюллер, который тоже приехал в Верхнюю Силезию и поселился в соседнем городке, Оппельне, должен был передать ему то, что они называли «консервами».

В следующий раз телефон в гостиничном номере Науйокса звонит в четыре утра. Науйокс поднимает трубку, и его просят перезвонить на Вильгельмштрассе. Через пару минут он слышит на другом конце провода всего лишь два слова, сказанные пронзительным голосом Гейдриха: «Бабушка умерла». Это сигнал к началу спецоперации «Консервы». Науйокс собирает своих людей и ведет их к зданию радиостанции, на которую предполагает напасть. Однако до того, как перейти к действиям, ему следует распределить между членами группы польские мундиры и получить поблизости от радиостанции собственно «консервы» — выпущенного специально ради этого из концлагеря заключенного, одетого, как и остальные, польским солдатом, лежащего без сознания, но еще вроде бы живого, хотя ему и сделали по приказу Мюллера смертельную инъекцию.

Штурм начинается в восемь утра. Сотрудников радиостанции быстренько связывают и запирают в подвале, несколько раз — для проформы — стреляют в воздух, «консервы» кладут поперек двери, и, вероятно, сам Науйокс — пусть даже во время процесса он этого так и не признал — приканчивает беднягу выстрелом в сердце, чтобы оставить реальное доказательство нападения поляков (пуля в затылок слишком напоминала бы казнь, а пуля в голову могла задержать опознание трупа). Теперь надо произнести по-польски в микрофон небольшую речь, написанную Гейдрихом. Это поручено сделать одному из эсэсовцев, владеющему языком. Проблема в том, что никто не знает, как тут что включать. Науйокс немножко паникует, но в конце концов аппаратуру худо-бедно налаживают, и «лингвист» под звуки выстрелов сбивчиво читает речь. В общем-то, даже не речь, а короткое сообщение с призывом к полякам объединиться и немедленно начать войну против Германии. Передача длится не больше четырех минут, к тому же передатчик такой маломощный, что никто, кроме жителей нескольких приграничных селений, ее не может услышать. Ну и что? Какая разница? Кого это тревожит? Даже Науйокса, которого Гейдрих заранее предупредил: «Провалите операцию — умрете. И, может быть, я тоже», и того не волнует.

Зато Гитлер получил ровно то, чего хотел, а на технические подробности ему наплевать. И несколько часов спустя, выступая перед депутатами рейхстага, фюрер говорит: «Прошедшей ночью польские солдаты впервые учинили стрельбу на нашей территории. До 5.45 утра мы отвечали огнем, теперь бомбам мы противопоставим бомбы».