Лоран Бине - HHhH

« Берлин. 15 марта 1939 г.

Фюрер и рейхсканцлер в присутствии рейхсминистра иностранных дел фон Риббентропа принял сегодня в Берлине президента Чехословакии д-ра Гаху (похоже, немцы, сами же и срежиссировавшие признание Словакии независимой, пока еще официально его не подтвердили) и министра иностранных дел Чехословакии д-ра Хвалковского по их просьбе. Во время встречи состоялось откровенное обсуждение чрезвычайно серьезного положения, сложившегося на территории нынешнего чехословацкого государства в результате событий последних недель.

Обе стороны выразили единодушное убеждение, что целью всех их усилий должно быть обеспечение спокойствия, порядка и мира в этой части Центральной Европы.

Президент Чехословакии заявил, что, стремясь к достижению этой цели, а также к окончательному установлению мира, он с полным доверием отдает судьбу чешского народа и страны в руки фюрера германского рейха.

Фюрер принял это заявление и сообщил о своем решении взять чешский народ под защиту германского рейха и обеспечить ему автономное развитие, соответствующее его самобытности…» [106] Цит. по: Документы по истории мюнхенского сговора. 1937–1939. М.: Политиздат, 1979.

Фюрер ликует. Он вбегает в комнату, где сидят две его секретарши, и с жаром восклицает: «Дети, поцелуйте меня, быстро! Гаха только что подписал акт о капитуляции. Это величайший триумф моей жизни! Я войду в историю как самый великий немец!»

Для того чтобы отпраздновать событие, он решает отправиться в Прагу.

Самый красивый на свете город словно бы сотрясает судорога. Местные немцы норовят взбунтоваться. По Вацлавской площади, просторному бульвару [107] На площадь в обычном значении этого слова Вацлавак (так называют Вацлавскую площадь пражане) совсем не похож, скорее на широкий бульвар длиной 750 м, шириной 63 м в верхней и 48 м в нижней части. , где прямо за спиной конной статуи святого Вацлава высится огромное здание Национального музея, проходят демонстранты. Провокаторы пытаются организовать стычки, но чешская полиция получила приказ не вмешиваться. Насилие, грабежи, вандализм со стороны тех, кто ждет прихода братьев-нацистов, — это военный клич, которому молчаливая столица не отвечает даже эхом.

А вот уже на Прагу опустилась ночь и ледяной ветер прогнал всех с улиц. Сейчас оскорбления в адрес полицейских, дежурящих у Deutsches Haus , Немецкого дома, выкрикивают только взбудораженные подростки, но ребят совсем мало — так, кучка… Справа от астрономического циферблата Орлоя, Пражских курантов на Староместской площади, скелет дергает за веревочку. Он делает это веками каждый час. Полночь. Слышен характерный скрип деревянных ставен, но бьюсь об заклад — никто в эту минуту не стоит, глазея на чередование в окошках фигурок апостолов, которые быстро возвращаются внутрь башни, где, наверное, будут в безопасности. Я представляю себе стаи воронов над костелом Девы Марии перед Тыном, мрачный собор, ощетинившийся зловещими сторожевыми башнями. Под Карловым мостом течет Влтава. Под Карловым мостом течет Молдау [108] Чешское название Vltava , так же как и немецкое Moldau, произошли от старогерманского Wilthahwa («Дикая стремнина»). . У пересекающей Прагу мирной реки два имени, одно чешское, другое немецкое, и, сдается мне, одно имя все-таки лишнее.

Чехи нервничают, им никак не удается заснуть. Они еще надеются, что дополнительные уступки умерят аппетит Германии, — но о каких уступках может идти речь, разве не на всё уже согласились? Они рассчитывают, что раболепие президента Гахи смягчит людоеда Гитлера. Их воля к сопротивлению была сломлена в Мюнхене из-за предательства Англии и Франции, и теперь им нечего противопоставить нацистской воинственности, они стали пассивны. То, что осталось от Чехословакии, уже не мечтает ни о чем, кроме спокойного существования маленькой нации, но гангрена, занесенная много веков назад в Богемию Пршемыслом Отакаром II, распространилась по всей стране, и ампутация Судет не могла ничего изменить. Перед рассветом по радио сообщают об условиях договора между Гахой и Гитлером. Это просто-напросто аннексия, и ничто иное. Новость для каждой чешской семьи — как гром среди ясного неба. День еще даже не занимается, а по пражским улицам уже ползет приглушенный ропот, который постепенно усиливается, а затем превращается в гул. Люди выходят из своих домов. У некоторых в руках чемоданчики — это те, кто спешит к дверям посольств, чтобы попросить защиты и убежища, и в том и в другом им, как правило, отказывают. Становится известно о первых самоубийствах.