Вальтер Диггельман - Увеселительная прогулка

— Вижу, — кивнул Эпштейн.

— Он будет падать и дальше.

— Этого нельзя предсказать.

— Это можно предсказать совершенно точно.

— В чем же причина? — спросил Эпштейн.

— Это я хотел бы услышать от вас. Вы главный редактор.

— Мне непонятно.

— Но вы отдаете себе отчет в том, что мы идем к краху?

— Мы сейчас меняем направление, — заявил Эпштейн.

— Как это понять?

— Апеллируем к другому кругу читателей.

— Так… К какому кругу?

— С некоторых пор мы обращаемся к более интеллигентному и образованному читателю.

— Если вы претендуете на то, чтобы делать газету более высокого уровня…

— Договаривайте, не стесняйтесь, — сказал Эпштейн.

— Что-то я не припомню, чтобы совет директоров обсуждал вопрос о подобном изменении курса.

— Совет директоров, может быть, и не обсуждал.

— Другие инстанции не имеют таких полномочий.

— А владелец издательства?

— Доктор Куттер? — спросил фон Кенель.

— Да, доктор Куттер.

— О чем вы договорились с Куттером? И когда?

— Нельзя сказать, чтобы вы с большим почтением говорили о докторе Куттере.

— Моя задача не в том, чтобы с почтением говорить о Куттере, а в том, чтобы наблюдать за ходом дела и вмешаться, если я сочту необходимым.

— Другими словами, издатель не имеет голоса?

— Я этого не сказал. Не то чтобы он не имел голоса, но этого голоса не слышно. Он прекрасно сознает, что коммерческие вопросы — не его стихия. Иначе зачем бы я был ему нужен?

— Этого я не мог знать, — отозвался Эпштейн.

— Куттер играет в нашем концерне примерно такую же роль, как королева в Англии.

— Хорошо, что вы мне это растолковали, — заметил Эпштейн.

— Куттер сам избрал себе такую роль.

— Должен ли я считать, что в разговоре со мной он превысил свои полномочия?

— Сперва вы должны мне сказать, о чем вы с ним говорили, тогда я, может быть, смогу ответить на ваш вопрос.

— Разговор, собственно, касался одного: доктор Куттер хотел знать, намерен ли я в связи с делом моего сына оставить свой пост. Я ответил, что сам я этого не сделаю, но не удивлюсь, если меня все же уволят.

— При чем же здесь изменение курса?

— Насколько я помню, Куттер сказал, что по сути я сам виноват в несчастье, постигшем моего сына, потому что именно наша газета заклеймила его как убийцу.

— Номера, в которых печатались материалы об исчезновении Рут Кауц, достигли рекордного тиража. Но я слышал, вас тогда даже не было в Цюрихе?

— Эти номера состряпал мой заместитель.

— Зайлер?

— Зайлер.

— Это вы потребовали немедленного увольнения Зайлера?

— У меня были на то свои причины.

— Вы хотите сказать — личные причины?

— Да.

— Личные причины нас не интересуют. Успех газеты — вот что важнее всего. А вы, значит, уволили человека, который способен добиться рекордных тиражей?

— Доктор Куттер согласился на это. Вы, кстати, тоже.

— Я был недостаточно информирован. Мне сказали, что Зайлер позволил себе неблаговидные поступки.

— Это соответствует действительности.

— Расскажите, пожалуйста.

— Зайлер уговорил моего сына бежать в Лозанну, дал ему денег, сам довез его до Тальвиля и так далее.

— Для чего он это сделал?

— Якобы для того, чтобы спрятать моего сына, пока я не вернусь.

— Что же в этом плохого?

— Почитайте номера нашей газеты за те дни.

— Я просмотрел до вашего прихода все номера.

— Зайлер отослал моего сына, чтобы иметь повод состряпать очередную сенсацию.

— Боюсь, что здесь вы необъективны.

— Почему необъективен?

— Потому что речь идет о вашем сыне. Я не ставлю вам в упрек, что в этом вопросе вы не совсем справедливы. Но вы должны согласиться, что, будь на месте Оливера другой, чужой мальчик, вы бы тоже не колебались.

— Трудно требовать от меня, чтобы я сказал, как повел бы себя в ином случае…

— Я и не требую от вас, чтобы вы собственных детей выдавали на расправу полиции, но, когда речь идет об информации читателя — какие тут могут быть различия?

— «Миттагблатт» освещал дело подробнее, чем любая другая газета.

— До того дня, пока вы не потребовали и не добились увольнения Зайлера.

— Но после этого ничего существенного не произошло.

— А я, представьте себе, не нашел в «Миттагблатте» ни слова о том, что вы предложили Кауцу взятку за молчание.

— Я не предлагал Кауцу взятку.

— Однако другие газеты сообщали об этом, а вы не опровергли.

— Мне пришлось бы тогда заявить, что я оказался жертвой вымогательства.