Люциус Шепард - Жизнь во время войны

– Иногда просто знаю. – Столь резкая перемена темы сбила его с толку. – А иногда вижу картинки. Как в плохом телевизоре. Сперва расплывчато, потом четче.

– А у меня сны. И галлюцинации. Не знаю, как их еще назвать. – Она поджала губы и вздохнула, словно на что-то решаясь. – Когда я увидела тебя в первый раз, всего на секунду мне показалось, что ты в боевом снаряжении. На рукавицах разъемы, к шлему идут провода. Щиток опущен, а лицо... бледное и все в крови. – Она накрыла его руку своей. – Я видела это очень ясно, Дэвид. Тебе нельзя возвращаться.

Минголла не рассказывал ей, как выглядит боевое снаряжение артиллериста, а сама она явно не могла его видеть. Потрясенный, он спросил:

– Куда же мне деваться?

– В Панаму, – сказала она. – Я тебе помогу.

И тут все встало на свои места. Таких женщин можно найти повсюду, десятки в любом городке, где гуляют отпуск солдаты. Пацифистка – из тех, что подбивают дезертировать. Добрая душа и связная герильеро. Через партизан, видимо, и узнала, как выглядит обмундирование. Выучила группы войск, чтобы ее жуткие пророчества звучали правдоподобно. При этом Дебора не упала в Минголлиных глазах, наоборот, поднялась на целую отметку. Она ведь рисковала жизнью, заводя такой разговор. Но загадочность потускнела.

– Я так не могу.

– Почему? Ты мне не веришь?

– Даже если бы верил, это ничего не меняет.

– Я...

– Послушай,– сказал Минголла. – Мой приятель тоже подбивает меня дезертировать, и одно время я сам об этом думал. Но, похоже, это дело не для меня. Ноги не идут. Не знаю, поймешь ли ты, но это так.

– Ты со своими друзьями – вы просто придумали себе детскую забаву, – сказала Дебора, помолчав. – Она вас и держит, да?

– Это не детская забава.

– А что еще? Когда ребенок идет в темноте домой, он думает, что если не смотреть на тени, то оттуда никто не выскочит.

– Ты не понимаешь, – сказал Минголла.

– Не понимаю. – Дебора сердито бросила салфетку на стол и напряженно уставилась в тарелку, словно вычитывая пророчество в куриных костях.

– Давай поговорим о чем-нибудь другом, – предложил Минголла.

– Мне надо идти, – холодно ответила она.

– Из-за того, что я не хочу дезертировать?

– Из-за того, что произойдет, если ты этого не сделаешь. – Она наклонилась вперед, от волнения стала картавить. – Из-за того, что пока я знаю о твоем будущем то, что я о нем знаю, я не хочу ложиться с тобой в постель.

Ее страсть напугала Минголлу. Что, если она говорила правду? Но он отверг эту возможность.

– Не уходи,– попросил он.– Можно поговорить еще.

– Ты все равно не послушаешься. – Она взяла сумочку и встала.

К столику подскочил официант и положил рядом с тарелкой счет; потом достал из кармана фартука целлофановый пакетик с марихуаной и помахал им у Минголлы под носом.

– Смотри, что у меня есть, парень, поднимешь ей настроение, – сказал он.

Дебора обругала его по-испански. Официант пожал плечами и удалился, приволакивая ноги, что служило неплохой рекламой его товару.

– Давай встретимся завтра, – сказал Минголла. – Завтра ведь тоже можно поговорить.

– Нет.

– Ну дай же ты мне отдышаться! – воскликнул он.– Как-то это все слишком быстро, знаешь. Не успел прилететь, а тут ты, проходит час, и ты мне заявляешь: карты показывают смерть, и Панама – последняя надежда. Могу я хотя бы подумать? Вдруг завтра все изменится.

Лицо ее смягчилось, но она покачала головой – нет.

– Думаешь, я того не стою?

Она опустила взгляд, пару секунд потеребила молнию на сумочке, потом тоскливо выдохнула:

– Где мы встретимся?

– У пристани на этом берегу – годится? Часов в двенадцать.

Она колебалась.

– Ладно.

Обойдя столик, она склонилась к Минголле и потерлась губами о его щеку. Он хотел притянуть ее к себе, поцеловать по-настоящему, но она выскользнула. От перегрева у Минголлы кружилась голова.

– Ты точно придешь? – спросил он. Дебора кивнула, вид у нее был беспокойный, и, ни разу не оглянувшись, она исчезла за дверью. Минголла еще посидел, вспоминая поцелуй, – он что-то обещал. Уходить не хотелось, но ввалились три пьяных солдата, принялись переворачивать стулья и задирать официанта. Минголле это надоело, он вышел за дверь и втянул в себя дозу влажного воздуха. Мотыльки лениво мельтешили у изогнутой пластмассовой «Фанты», силясь пробиться к яркому теплу, и Минголла почувствовал в них родственную душу – его так же тянет к невозможному. Он начал спускаться по лестнице и тут же метнулся назад. Пацаны разошлись, но их пленная игуана валялась на нижней ступеньке, неподвижная и залитая кровью. Из раны в горле тянулись сизые нити. Предзнаменование было недобрым и ясным настолько, что Минголла развернулся и пошел наверх снимать в гостинице номер.