Люциус Шепард - Закат Луизианы

С придушенным криком она перекатилась на спину в полной уверенности, что сейчас некое чудовище выскочит на нее из зарослей. Ничего, никого. Тускло блестящие в лунном свете желтые стволы, вяло обвисшие листья. Ветер стих, шелест листвы прекратился. Открытое пространство, казалось, медленно сужалось вокруг нее. Тени бамбуковых стволов косо лежали на волнистом песке и траве. Внезапная тишина испугала Вайду не меньше, чем недавний шум. Если она пошевелится, ветер и шорохи возобновятся с новой силой. Она лежала, опираясь на локти, чуть подобрав колени, и ждала какого-нибудь знака, по которому поймет, что может вскочить на ноги и броситься прочь, что ночь простила ее. Тень одного из бамбуковых стволов, лежавшая на песке прямо перед Вайдой, начала удлиняться. Дюйм за дюймом она ползла по земле. В ужасе Вайда смотрела на нее, словно человек, загипнотизированный коброй, поднимающейся из корзины. Поначалу она не поверила своим глазам. Это слишком походило на ночные кошмары. Однако вот она, черная тень. Медленно ползущая к ней. Нацеленная ей прямо между ног. Вайда увидела мощный бамбуковый ствол, блестящую золотую трубу, которая вырастала над частоколом остальных стеблей, все удлиняясь и утолщаясь. Чем ярче она сверкала, тем чернее становилась тень. Вайда поняла, что сейчас произойдет, и страх полыхнул в душе с такой силой, что на мгновение ей показалось, она сумеет подняться на ноги. Ничего подобного. Силы оставили ее, воля разом сдала. Она не могла повернуть голову, даже моргнуть, могла лишь смотреть и дрожать всем телом. Ее сознание обратилось в холодный камень, сквозь который бежала извилистая огненная прожилка мысли. Тень от бамбука еще немного удлинилась и слилась с тенью от ее ног. Потом дотронулась. Замерла на мгновение. От прикосновения, вызвавшего напряжение всего тела, у Вайды возникло ощущение, будто череп у нее до краев налит горячей жидкостью, которая вот-вот закипит и побежит через край. Она инстинктивно приподняла таз и чуть подалась вперед. Теперь страх усилился до такой степени, ожидание стало таким напряженным, что она испытывала почти наслаждение. Потом тень проникла в нее, сначала медленно. Толчком вошла глубже. Холодная, Боже, какая холодная. Тяжелая и твердая, словно железный прут, она проникла в нее, казалось, на всю длину и на мгновение замерла, прямо как мужчина. Холод сводил горло спазмами, парализовал конечности. Вайда судорожно загребала пальцами песок. Она лежала с приподнятым тазом, и холод растекался по телу, заставляя покориться. Тень двигалась взад-вперед толчками, от которых сотрясались бедра. Что-то обрывалось у Вайды внутри, и она подумала: оно убьет меня. И почти обрадовалась: жить уже не было невыносимо. Но вскоре поняла, что боль не означает смерть. Спазмы поднимались от низа живота, до которого уже давно никто не дотрагивался. Никто после Марша… и тяжелее всего было сознавать, что он по-прежнему может иметь ее, что она по-прежнему лежит под ним, беспомощная. Вайда увидела луну. Безликую, слепую. Но и луна принимала участие в происходящем. И деревья тоже. Они протяжно стонали, пародируя сладострастный восторг. Вайда закусила губу, чтобы не присоединиться к их хору. Каждая волна сладкой боли подбрасывала ее высоко вверх, потом тянула вниз, за пределы сознания – от ослепительного света в жаркую тьму. Небо тяжело опустилось на землю, и звезды светлячками блестели в волосах Вайды. Песчинки кололи спину, травинки липли к бедрам. Мир накренился. Вайда взмыла ввысь на гребне последней волны, перехлестывающей через край. Она сопротивлялась, но волна была слишком мощной. О Господи. Черное солнце. Головокружительное падение в бездну. Безумная радость, судороги восторга. Самое большее, на что может надеяться грешник в аду. Кровь, растекающаяся на земле вокруг черной тени. Миг совершенства, на грани развоплощения, посреди света и тьмы, – как жертва благодарения. Но потом она поняла, что лежит на земле, судорожно ловя ртом воздух, одна-одинешенька, выброшенная волной в глухой край, названия которого не помнит. Струйки песка текли между стиснутых пальцев.

Минуту спустя она села.

Все вокруг, казалось, пришло в состояние полного беспорядка и распада. Неряшливая путаница травянистых стеблей, птичий помет, расплющенные пивные банки. Бамбуковые заросли опять расступились. Тени утратили резкость очертаний, и луна опустошенно висела в темноте.

Ох и дура же она! Чтобы плавать в растворенной плоти дьявола в канун Иоаннова Дня.