– Катя, – говорю. – А ты знаешь, что такое любовь?
И тут она меня удивила. Я говорил уже, что она всего на каких-то несчастных три года меня старше, а уж знает она в сто раз меньше и ни черта не читала – об этом она сама всегда говорит, – и уж, конечно, она никогда не слыхала о таком писателе, как Проспер Мериме, так что вполне можно было бы ожидать, что она ответит – нет, мол, не знаю, а она мне сказала:
– Конечно, знаю.
Вы поняли? «Конечно, знаю». Не просто – «знаю», а «конечно». Тут меня злость взяла. Какое, думаю, нахальство!
– А если знаешь, – говорю, – тогда скажи, что же это такое?
– Это, – говорит, – тебе еще рановато знать.
– А тебе, – говорю, – значит, не рановато?
– Так я, – говорит она совершенно спокойно, – я же взрослый человек. А ты еще нет.
– Как, – говорю, – нет? А кто же я? Ребенок, что ли?
– Конечно. Ты, – говорит, – ребенок. А что же, взрослый, что ли?
Не стал я с ней больше разговаривать на эту тему. Неинтересно мне стало. Нет, не то чтобы я обиделся из-за того, что она меня ребенком считает. Вовсе нет. Просто мне стало неинтересно разговаривать с таким человеком. У нас с ней просто, как выяснилось, разное мировоззрение. Совершенно разное. Она, видите ли, считает, что если ей восемнадцать лет и в нее влюбился моряк, то она уже взрослая, а если мне пятнадцать и в меня никто не влюбился, то я еще ребенок. Ну что ж, пусть считает, но мировоззрение у нас совершенно разное. Мне это ясно. Вот придет время, и она будет весьма удивлена. Я совершенно уверен, что могу разобраться в вопросах любви ничуть не хуже ее. Просто мне неохота. И еще не пришло время. Просто тут все дело в моем замедленном росте. Я уже говорил, что в классе почти что самый маленький – по росту. Меньше меня только Славка Синицын. Но это ни о чем не говорит. Все великие люди, если хотите знать, были небольшого роста. Наполеон, например, был совсем небольшого роста – это научный факт, – и ничего. И Лев Толстой. Да мало ли кто еще. А из длинных – много ли из таких вышло великих людей? Один Петр Первый. Он был верзила. Два с лишним – прямо баскетболист. Ну и все. А все остальные великие люди были умеренного роста. И это понятно – им некогда тратить силы на рост. Им надо становиться великими, вот куда уходят силы. А когда они становятся великими, никто им про рост не напоминает. Очень даже просто. Никто тогда не вспоминает, сколько им лет, и все такое. А я еще буду расти и расти…
В общем, расстроился я из-за этой глупой Кати. А потом представил вдруг, как я стал великим человеком, – не как Наполеон, но что-то вроде. И как приходит ко мне Катя – у нее что-нибудь там случилось и помочь ей никто не может. И вот приходит она ко мне и говорит:
– Никто мне не может помочь, только ты, Димка.
А я ее спрашиваю:
– Ну, что, теперь ты не скажешь, что я ребенок?
И вдруг я слышу в ответ:
– Конечно, ребенок… – и потом словно уходящее эхо, повторяющее послушно и затихая с каждым разом: – Конечно, ребенок, конечно, ребенок… – И потом, уже пропадая почти: – Конечно…
– Конечно, ребенок.
Голос Эврисфея звучал раздраженно, и так же раздраженно он ходил туда и обратно по маленькой комнате, где происходил разговор. Геракл смотрел на него, привалившись к стене, и с высоты своего роста, едва ли не в пять локтей, видел, как поредели волосы на голове Эврисфея. «И если так пойдет дальше, – подумал он, – то через несколько лет там нечему будет лысеть».
– Напрасно ты это затеял, – сказал, наконец остановившись, Эврисфей. – Совершенно напрасно. Он, конечно же, еще ребенок. Должно пройти еще несколько лет, прежде чем он станет эфебом. А ты хочешь потащить его неведомо куда. Ну, – поправился он, – положим, ведомо. Я вычерчу вам всю схему маршрута, а точное направление укажет вам Протей. Но мальчику там делать нечего.
– Но я вовсе не тащу его, – сказал Геракл. – Он сам хочет. Если ты не веришь мне, спроси его сам. Позвать его?
– Зачем, – устало сказал Эврисфей. – Я тебе верю. Еще бы. Кто из мальчишек – тысячу лет назад или еще через две тысячи лет – отказался бы от такой возможности. Я знаю, они бредят тобой и твоими подвигами. О них – о тебе и твоих подвигах – складываются легенды. Кто откажется, – повторил он. – Иногда я думаю, что и сам бы не отказался. Но ты же взрослый человек. Пойми – это необыкновенный мальчик. Ему уготована богами другая участь. Он не рожден, как ты, для ратных подвигов. Он необыкновенно одарен. Рассказывал он тебе про случай с вавилонской клинописью? Я написал об этом моему другу Нинурта-тукулти-Ашшуру в Лагаш и Энлиль-надин-ахи в Вавилон.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу