Вирджиния Эндрюс - Руби

– Да, конечно. Но мы с Полом ничего плохого не сделали. Мы только…

– Хватит об этом, – отрезала она. – День сегодня выдался удачный. Не будем портить его бесконечными разговорами о твоем деде. Иди спать, Руби, – распорядилась бабушка. – Завтра, когда вернемся из церкви, поможешь мне приготовить воскресный обед. У нас ведь будет гость, не так ли? – осведомилась она не без иронии.

– Да, бабушка. Он придет.

Я отправилась к себе. В душе у меня царил полный сумбур. Прошедший день принес слишком много радостей и огорчений. Может, бабушка Кэтрин права и тревожить темные тени прошлого не имеет смысла. Иначе эти тени затмят солнечный свет сегодняшнего дня и не позволят мне быть счастливой. Лучше оставить их в покое и думать о приятном.

Например, о моих картинах. О том, как они будут висеть в художественной галерее Нового Орлеана. Или о нежных прикосновениях губ Пола… О том, как каждая клеточка моего тела пела в его объятиях… А самое приятное – мечтать о счастливом будущем, которое меня ожидает… У меня будет огромный прекрасный дом, просторная светлая студия. Несомненно, радости в этой жизни больше, чем печали, иначе все люди с горя ударились бы в запой, подобно дедушке Джеку. Погрузились бы в болото собственного изготовления, где тонут мысли не только о прошлом, но и о будущем.

Утром мы с бабушкой Кэтрин нарядились в выходные платья. Расчесав волосы, я завязала их пунцовой лентой, и мы отправились в церковь. Бабушка несла свой неизменный подарок отцу Рашу – коробку домашнего печенья. Утро было ясное, легкие перистые облака лениво скользили по бирюзовому небу. Я глубоко вдыхала теплый воздух, приправленный солеными дуновениями бриза с Мексиканского залива. В такие утра я всегда чувствовала себя бодрой, полной жизни и особенно остро ощущала красоту природы.

Когда я спускалась по ступенькам галереи, в ветвях мелькнула красная спинка кардинала, прилетевшего к своему уютному гнездышку. По дороге я любовалась цветущими в канавах лютиками и белоснежными россыпями крошечных нежных цветочков, называемых «кружева королевы Анны».

Даже на запасы пищи, сделанные сорокопутом, я смотрела без отвращения. Эта птица, которую еще называют птицей-мясником, развешивает свою добычу, ящериц и небольших змей, сушиться на ветвях деревьев. Дедушка Джек рассказывал мне, что этими припасами она питается зимой.

– Мясники – единственные птицы, которые не желают жить парами, – говорил дедушка. – Не хотят, чтобы жены пилили их с утра до вечера. Умные пичуги, ничего не скажешь, – изрекал он, сплевывал жеваный табак и отхлебывал виски из горлышка бутылки.

Откуда у дедушки эта горечь, вновь спрашивала я себя? Но в такое чудное утро мне не хотелось долго ломать голову над неприятными вопросами. К тому же впереди уже сиял высокий шпиль церкви, увенчанный крестом. Более полутора веков назад каджуны, поселившиеся в бухте, с любовью возвели этот каменный храм. Всякий раз, входя под своды церкви, я ощущала себя наследницей предшествующих поколений.

Чем ближе мы подходили к храму, тем больше напрягалась бабушка Кэтрин, она особенно гордо вы прямила спину. На небольшой круглой площади перед входом в церковь стояли, оживленно разговаривая, несколько человек, судя по виду весьма состоятельных. Все они внезапно смолкли и уставились в нашу сторону с откровенным неодобрением. Под их взглядами бабушка Кэтрин еще выше вскинула голову.

– Уверена, они чешут языками о вчерашних подвигах твоего дедушки, – едва слышно пробормотала она. – Но я считаю, что его сумасбродства не имеют ко мне ровным счетом никакого отношения.

С гордым выражением лица, красноречиво говорившим, что она намерена защитить свою репутацию от любых происков, бабушка Кэтрин направилась к церковным дверям. Люди у входа потянулись внутрь – служба должна была вот-вот начаться. В толпе я заметила родителей Пола, Октавиуса и Глэдис Тейт. Миссис Тейт бросила в мою сторону взгляд такой тяжелый, что мне показалось, в меня угодил камень. Пол, болтавший со своими школьными приятелями, увидел меня и просиял улыбкой, но тут же, заметив властный взор матери, поспешил вслед за ней, отцом и сестрами.

Подобно другим богатым каджунским семьям, Тейты сидели на передних скамьях, так что до начала мессы у нас с Полом не было возможности перекинуться даже словом. После службы бабушка подошла к отцу Рашу, высокому, худощавому священнику, и вручила ему свой презент. Он поблагодарил ее с застенчивой улыбкой.