Марио Льоса - Кто убил Паломино Молеро?

Литума зажмурился. Вот он: вот он стоит на каменистом пустыре под безжалостным солнцем, замученный пытками, и на теле его нет живого места, а вокруг пасутся ко всему равнодушные козы. Он удавлен, он обожжен, он посажен на кол. Бедный Паломино.

– Это совсем другое, – начал полковник и сейчас же осекся. – Да, не объясняет, – добавил он через минуту.

– Вы задали мне вопрос, я на него ответил. Теперь позвольте и мне спросить. Зачем надо было так мучить его? Я спрашиваю вас, потому что сам понять не могу.

– Я тоже, – с ходу ответил полковник. – А впрочем, нет. Я понимаю. Сейчас понимаю. Тогда не понимал. Дуфо был пьян и напоил своих людей. Алкоголь и отчаяние сделали из бедняги настоящего зверя. Отчаяние, несчастная любовь, попранная честь… Все это существует на свете, хотя полиция об этом не знает. Дуфо не казался мне способным на такое. Застрелить Паломино. Закопать его тайно. Таков был мой приказ. А устраивать бессмысленное изуверство – нет. Впрочем, это тоже не имеет теперь никакого значения. Сделанного не поправишь, каждый должен отвечать за свое. Я к этому готов.

Он снова с жадностью глотнул воздуха. Литума услышал голос лейтенанта:

– Итак, вас при этом не было. А кто был? Лейтенант Дуфо со своими дружками?

Литуме почудилось, будто полковник прищелкнул языком, словно собирался сплюнуть. Однако не сплюнул.

– Я хотел, чтобы этот выстрел утишил его гордыню, – сухо ответил полковник. – Я был поражен. Я не думал, что он способен на подобную жестокость. Он и его люди. Это были его приятели. В конце концов в каждом человеке дремлет зверь. В каждом. Уровень развития тут роли не играет. Впрочем, полагаю все же, что в низших слоях общества, среди метисов это начало сильней. Затаенная обида, сознание своей неполноценности… Водка и субординация довершили дело. Разумеется, в этом мучительстве не было ни малейшей необходимости… Вы хотите знать, раскаиваюсь ли я? Нет, не раскаиваюсь. Можно ли спустить рядовому, который похитил и обесчестил дочь своего прямого начальника? Но я бы сделал это быстро и чисто. Пуля в затылок – и кончено!

«Да у него та же болезнь, что и у Алисии, – подумал Литума, – как ее: "дилюженс", что ли».

– Разве он ее обесчестил, господин полковник? – сказал лейтенант, и Литума в очередной раз удивился, до чего же схожие мысли приходят им обоим в голову. – Еще можно допустить, что он ее похитил, хотя правильней было бы сказать, что они бежали. Они были влюблены и собирались обвенчаться. Это может засвидетельствовать весь Амотапе. О каком насилии может идти речь?

Снова послышалось Литуме щелканье, предшествующее плевку. Когда же полковник заговорил, он вновь увидел того не терпящего возражений деспота, который принимал их у себя в кабинете на авиабазе.

– Дочь командира Таларской базы ВВС не может влюбиться в рядового, – сказал он, сердясь уже на то, что приходится объяснять столь очевидные вещи. – Дочь полковника Миндро не может влюбиться в гитариста с улицы Кастилии.

«Яблочко от яблони недалеко падает», – подумал Литума. Как ни сильна была ненависть Алисии к отцу, но именно от него унаследовала она пренебрежение ко всем небелым.

– Я ведь это не выдумал, – услышал он мягкий голос своего начальника. – О предполагаемом венчании сообщила нам сама сеньорита Алисия. Сама. Мы никаких вопросов ей не задавали. Она нам сказала, что любила Паломино, что он любил ее и что они обвенчались бы, случись в то время в Амотапе священник. Какое же это насилие?

– Разве я вам не объяснил? – в первый раз за все это время повысил голос полковник. – Это ее болезнь, это «delusions», беспочвенные фантазии. Вовсе она в него не влюбилась и влюбиться не могла. Как вы не понимаете, что это все одно и то же: и когда она вам рассказывала о своей любви, и когда показывала лурдским монахиням раны, которые сама себе наносила – и для того лишь, чтобы опорочить меня. Она мстит мне, она карает меня, она заставляет меня платить за величайшую муку в моей жизни – смерть ее матери. Как будто… – он задохнулся, но справился с собой, – как будто я уже не испил эту чашу. Неужели наша полиция не может взять этого в толк?

«Нет, в лоб тебя драть, – подумал Литума. – Не может». Зачем было все так усложнять? Почему это Алисия Миндро не могла полюбить паренька, который так дивно играл на гитаре и так нежно пел? Кто сказал, что белая никогда не полюбит чоло? Почему полковник увидел в этой любви коварный заговор против себя?

– Я пытался объяснить все это и Паломино Молеро. – Полковник снова говорил теперь безразлично, словно отстраняясь и от них, и от произносимых им слов. – Как и вам. Только еще детальней, еще подробней. Я все ему разжевал и в рот положил. Я не грозил ему, не приказывал. Я говорил с ним как мужчина с мужчиной, а не как полковник с рядовым. Я давал ему возможность повести себя как порядочный человек, стать тем, кем он никогда не был.