Николай Байтов - Любовь Муры

Уже второй час ночи, а Идуся ещё не заснула, только что садилась на горшок и снова безрезультатно. Мне кажется, что она подпухла. Анализ мочи никаких скверных показаний не даёт.

14/XII.

Бог мой, как люблю я тебя, моя киса. Вот перечитываю твои 2 последних письма, вдумываюсь в эти дорогие мне кусочки твоих мыслей и до боли страстно хочу быть с тобой.

Ах, моя родная, ты не можешь и представить, как огорчило меня известие о поступлении на службу в учреждение. Ты же как-то писала, что нет в управлении штатной единицы?! И я немного успокоилась. Я знаю, что ты не выдержишь этой работы, ты ослабела от н/лихорадки, в твоей слабости сказываются трудно прожитые годы. Твой же уход с этой работы изменит в худшую сторону и твою материальную основу. Эта мысль для меня невыносима, я не могу примириться с тем, что ты можешь нуждаться.

15/XII.Счастлива читать строки, сообщающие о продолжении работы дома… Моя родная, почему Олёнушка редко бывает дома? Будь с ней хороша. Наверное, её неприятно раздражает твоё внимание и заботливость обо мне. Голубка, вам надо разъединиться, нужно предпринимать практические меры к отдельной жизни. Ты подумай, родная, как это ужасно — жить постоянно, вечно бок о бок с человеком только потому, что он тебе родной по крови! Как часто хочется быть одному, одиночество (на время) необходимая вещь. Все проявления, действия, поступки приходится соразмерять по другому человеку, пусть даже и любимому, и родному. Это неправильно. Олёнушка не принадлежит к категории (есть такие!) дочерей, что «дышат» на родителей и поэтому им приятна совместная жизнь. Я (увы!) по себе знаю, как может быть тягостна ей жизнь, и мне обидно и за неё, и за тебя. Но что же делать? Если б я разрешила «проблему» перевода под Москву, мы бы вместе поселились (если тебе приемлем этот проэкт) там где-нибудь. Я не представляю себе этой подмосковной жизни, и надо съездить и познакомиться с ней, что весной я и сделаю.

Идусеньке лучше, завтра даже думаю пустить её в школу. 20-го или 21-го читаю свой «обширный» доклад при наркоме. Волнуюсь. О моём настроении «не спрашивай», но всё же я уж могу и писать тебе, и разговаривать с людьми. Я сознаю, что это пароксизмы болезни и нужно лечение, пожалуй, здесь применим гипноз. Не хочу много вспоминать об этих днях. Мне трудно их переживать и страшно за себя.

Хочу думать, что на конференции будут меня премировать, тогда я поправлю свои материал, недочёты. Это поможет мне выехать к тебе, дальше к весне.

Кисонька, любимая, ты постарайся извинить мне моё довольно продолжительное молчание. Не могу я писать только ерунду, а другого в нек. дни ничего не дам. Сейчас абсолютно ничего не читаю, некогда. Поздно укладываюсь и ещё позже засыпаю, снова бессонница. Поражаюсь выносливости своих физ. сил. Я так долго пользуюсь ими, как из неисчерпаемого источника, ничем не компенсируя их. Изменить что-либо никак нельзя…

Петру так и не ответила, и он молчит также.

[ Без даты. ]

Пришла домой утром после «бала-вечера», в 8 час. Так хотелось застать твоё письмо. Почему, родная, не пишешь, — не хочешь или что-то случилось.

Эти дни конференции — были днями триумфа. Мой доклад, да и меня, раздули больше, чем следовало, и я приобрела «всеукраинск.» известность. Чувствовала дико неудобно. Присутствовавший всё время на конференции зам. Наркома написал мне записку: «Тов. Пш., слухав В/ с величезним задоволенням, Ви зробили блискучу доповiдь». Переводить не надо, думаю, что поймёшь. Но тут же на конференции получила «глубокую рану», — меня премировали… велосипедом! Я рассчитывала на денежную премию, и я теперь потеряла надежду выкарабкаться из проклятых денежных пут. Хотели сделать лучшее, но «угробили» окончательно…

Идуся снова лежит — простуда, t° 39 была позавчера, но сегодня 37,2. Этими днями я её не видела совершенно, и она стосковалась по мне. Сидят около меня (Софа, Лиза) и мешают писать, да и бессонная ночь сказывается. Вечером же снова заседание… Даже вчера спрашивали меня, почему я не радостна, а на меня опять надвигается ужас тоски. Я боюсь сумасшествия. Необходимо менять обстановку, я больше не могу выдерживать…

Детка, любимая, — надо писать, не забывай меня.

P. S. Но что я сделаю со своим велосипедом?

24/XII.

Как я хочу вот сейчас пробыть с тобой ну хотя бы 1 ч. — из этого времени первые 10 мин. пошло бы на любование тобой, в течение вторых 10 мин. я пролила бы около тебя немного слёз (без слов!), а остальные сорок постаралась бы потратить на беседу. Если б проще было бы с устройством межгородск. телефонного сообщения (при наличии у тебя и у меня домашних телефонов), мы могли бы периодически разговаривать. Кисанька, я остановилась на 10 странице твоей книги (Цвейга) и дальше не иду, если она тебе очень нужна — я пришлю её, т. к. до 2/I читать не смогу. Образ Фуше мне органически отвратителен, с омерзением читаю о нём. Что примиряет меня с этой книгой — так это последовательное описание (своеобразное!) этапов фр. революции. Я нахожусь в длительном периоде отрицательного отношения к людям, и подкрепление его выведенной фигурой сгущает краски. Поэтому, если долго задерживать книгу нельзя, я тебе её вышлю.