Улья Нова: У нас будет ребёнок! (сборник)

Сверху тепло светили июльские звезды. Две из них, горящие совсем близко друг от друга, перемигнулись и засветились ярче как раз в тот момент, когда Люба широко зевнула и пошлепала босыми пятками к кровати.

В семье Алмазовых ждали ребенка. Ждали его решительно все. Молодой муж Борис по прозвищу Джонни. Мама его и папа, звезды главного ресторана города «Клеопатра». Борисовы братья и сестры, тети и дяди. Особенно ждали ребенка Борисовы дедушка с бабушкой, корифеи ресторанной сцены и местные телезвезды – им повезло трижды выступать на городском канале на праздники, после чего с ними начали здороваться в автобусах.

И только Борисова жена Есенька не ждала ребенка, хоть тресни. Хотя со свадьбы шел уже второй год.

Как только к ней не подступали, как только не намекали ей свойственники, ближние и дальние!

– Может, ты учиться пойти решила? – с сомнением спрашивал свекор. Учиться Есенька никогда не была горазда, из школы ушла после девятого класса и два года потом сидела сиднем, ожидая жениха поприличнее.

– А пусть идет учиться! – вдруг воодушевлялся Борисов дед. – В институт ее, это понятно, не возьмут, а пусть идет в колледж, менеджером. Будет в турфирме работать, в красивом костюме сидеть, хорошие деньги приносить! Турфирма – это модно, у старого хрыча Коньяка невестка в такой людям билеты в Таиланд продает, в Испанию и в Барселону!

– Барселона и есть Испания, что ты при всех-то брякаешь, – сварливо замечала Борисова бабка.

– Я брякаю, что можно в Барселону билеты продавать, а можно во всю остальную Испанию, – с привычным достоинством выкручивался дед.

Но Есенька учиться не хотела и планов карьеру сделать тоже не имела никаких. Господь и папа с мамой слепили ее, не вложив в сердцевину ни граммулечки амбициозности, а трудолюбия отмерили ровно столько, чтобы, постирав шторы и помыв полы, Есенька не впала в жестокую хандру.

– Может, ты рожать боишься? – более прямолинейно спрашивала Есеньку Борисова бабка, отловив на кухне. – В Интернете страшилок начиталась? Послушай, мы врачам столько денег дадим, что они тебя нянчить будут, как лялечку. Есенька, рожай внука! Или внучку. Кого хочешь рожай, мы тебя как королеву подарками осыпем! Будешь каждый понедельник в салоне красоты сидеть!

Подарки Есенька любила, и салон красоты как идея ей нравился. Но ждать ребенка она не собиралась все равно.

– Может, это не молодуха от ребенка бежит, а ты не стараешься? – наседала бабка на Бориса-Джонни уже в прихожей, заперев его своим широким телом в уголке между этажеркой с обувью и трюмо.

– Стараюсь, – сквозь зубы отвечал молодой муж. – Бабушка, в твои-то годы… со мной о таком разговаривать.

– В мои годы я с тебя могу штаны спустить и по заднице ремнем поучить, – наставительно ответила бабка, но путь на свободу открыла.

Наконец, причина Есенькиной нерадивости нашлась, да там, где не ждали: молодуха сама все высказала незамужней золовке Лельке.

– Дура я, от вашего Джонни рожать? Если парень получится, то ладно! А если девчонка да с его ушами – такая же обезьяна, как ты, которую сватать никто не захочет?

Лелька была еще в восьмом классе и старой девой называться никак не могла, но обиду приняла остро: уронила из рук планшет и с ревом унеслась в кухню жаловаться маме с бабушкой. Те схватились за голову. Что правда, то правда, Алмазовых все цыгане звали не иначе, как Канэнгирэ, и это звучное на русское ухо прозвище ни больше ни меньше как отмечало внешние особенности, без которых в семье Алмазовых не родился ни один ребенок, какую бы гладкую невестку они ни взяли.

Вечером взрослые услали Есеньку мыть посуду в гордом одиночестве, без Лелькиной помощи, Джонни послали на машине в супермаркет, Лельку, чтоб не подслушивала, с ним, а сами засели шушукаться в гостиной.

Обсуждали, как убедить Есеньку не бояться ушей.

Модного слова «бодипозитив» Алмазовы не знали, хотя женщин в теле любили и уважали и бабушкиными усами не смущались никогда. Но воспеть красоту оттопыренных женских ушей не предложил никто. На фоне Лелькиного школьного прозвища «Чебурашка» Есенька, правда, скорее всего и не прониклась бы.

Звучали, признаться, и совершенно нечеловеколюбивые предложения, но с гневом были отвергнуты большинством присутствующих.