Лев Рубинштейн - Причинное время

А все эти “культурные” чиновники и прочие страдальцы по поводу “надругательств над классическим наследием” либо сами не слишком твердо помнят, чем там все-таки закончился “Гамлет” или кто кого в результате застрелил в “Трех сестрах”, либо уверены, что этого не знают все остальные.

Адресат же телевизионного брехуна простодушен и девственен, как коренной житель острова Пасхи, подозрителен и напряжен, как бабушка, проводящая дни на скамейке около подъезда, и бдителен, как легендарный пес легендарного пограничника Карацупы.

Что именно впихивают они коленкой в душу своего адресата? Прежде всего — ярость.

Ярость, кажущаяся нормальному человеку неадекватной, ярость по поводу иного мнения, ярость по поводу полых знаков, ничем не обеспеченных символов, флажков, ленточек, монументов, портретов, ярость по поводу чьего-то даже осторожного сомнения в абсолютной истинности наспех сляпанной картины мира — это ярость наркомана, которого пытаются лишить заветной дозы.

К массовой подсадке людей на эту подлую убийственную иглу в значительной мере причастны телевизионные и газетные спецпропагандисты. И отвечать за это им — наряду с их “работодателями” — рано или поздно придется.

Ни на чьи головы не призываю я кары небесные — я не владею этим языком. Я никому не желаю “гореть в аду”, да и земных мук никому не желаю. Мук совести — да. Да только где бы им ее взять, эту совесть.

Кое-чего желаю самому себе. Я очень хочу дожить до суда. До настоящего суда — честного, справедливого, цивилизованного, состязательного и открытого. С широкой и гласной общественной дискуссией. С обвинителями, защитниками, свидетелями..

Свидетели, впрочем, уже есть. И они уже свидетельствуют. Каждый в меру своих сил, своей наблюдательности, в меру цепкости своей исторической памяти и способности отличать норму от патологии. И эти свидетели — мы с вами.

Нет, нынешний наш режим совсем не тоталитарный. А если сказать точнее — не совсем тоталитарный. Тоталитарный режим все же предполагает обязательное всенародное поддакивание, принимающее различные формы — от единогласных голосований на собраниях трудовых коллективов до участия, пусть и пассивного, в кружках по изучению материалов съездов и пленумов. Чем поддакиваешь громче, тем тебе же лучше. Но слишком громко — это тоже подозрительно. А вдруг ты претендуешь на что-нибудь такое, что тебе до поры до времени не положено? Ты сиди пока. Ори, конечно, но не сильно. Тебя вызовут, когда надо будет.

А сейчас нет, что вы. Сейчас есть альтернатива. Потому что у нас демократия. Причем настоящая, а не та, фальшивая и лицемерная, которая водится там, откуда вместе с полезными в хозяйстве айфонами и макбуками вползают к нам какие-то разрушительные права человека, всякие враждебные нашему традиционному укладу толерантности, однополые, страшно вымолвить, браки и прочие нежелательные организации.

Альтернатива все же есть. Не желаешь поддакивать — не надо, без тебя поддакивателей сколько хошь. Вон их сколько процентов, по данным совершенно независимых социологических служб. Не желаешь поддакивать — не надо. Но тогда уж не обессудь, если твоя карьера не сложится. По чисто профессиональным, конечно, причинам.

Не нравится поддакивать — не надо. Есть и другие варианты. Можно еще, например, и помалкивать.

Но во все времена существовали, существуют и будут существовать люди, которых помалкивать не может заставить ничто, даже угроза репрессий.

Эти люди были и есть всегда — от простодушного сказочного младенца, во всеуслышание заявившего о постыдной обнаженности не менее сказочного короля, до всех тех, чья прямая профессиональная обязанность заключается именно в говорении, в свидетельствовании.

Я говорю прежде всего о писателях. Но о них чуть позже.

А пока вот о чем.

В современный речевой обиход все наглее и крикливее вторгаются слова и понятия, лишенные смысла. Значения этих слов мало кого интересуют. Более того, даже сами попытки их осмысления кажутся не только лишними, но и оскорбительно неуместными.

Таковы, например, все чаще и чаще употребляемые в наши дни слова “предательство” или “предатели”, не означающие ровным счетом ничего, кроме того, что это нечто плохое.

Вот маленькая девочка говорит: “Вика — предательница. Обещала пойти со мной гулять, а сама пошла с Дашей”. Тут я понимаю, о чем речь. А в прочих случаях…