Василий Аксенов - Сборник

То и дело вспышки озаряли бетонное покрытие, освещая странным мгновенным светом две маленькие фигурки далеко друг от друга и похожие на гробницы глыбы компрессоров; казалось, вот-вот разразится гроза, но вновь возникала минутная темнота, словно качающаяся под удары метронома…

Ухнула где-то чугунная баба. Послышался резкий свисток паровичка.

Марвич подошел к Тане.

Они обнялись и пошли назад; сторонясь грузовиков, направились к шоссе. Над зубчатым контуром тайги поднималась полная луна. Маячили слабые огоньки Березани.

— Зачем ты меня сюда привел? — спросила Таня.

— Чтобы прочесть тебе эти стихи, — улыбнулся Марвич.

— Почему именно здесь?

— Мне здесь нравится, — медленно заговорил он. — Здесь наша общность, здесь наша цельная душа. Мы заняты одним делом и чувствуем теплоту друг к другу, хоть и не все знакомы, но мы все вместе — сварищики, крановщицы, шоферы, трактористы… Понимаешь? Все вместе… Поэтому я и привел тебя сюда. Ты понимаешь меня?

— Я тебя люблю, — сказала она.

На главной площади Березани под луной кипела вечерняя жизнь: скрипели ржавые велосипеды, тарахтели мотоциклы, под гитару молодые голоса орали песни, группа парней штурмовала ресторан Роспотребсоюза, под арками торговых рядов жались парочки, сторожиха шугала их, но бесполезно.

— Сегодня была получка, — сказал Марвич. — Прекрасная Дама, пошли на «пятачок».

На «пятачке» возле общежития монтажников колыхалась густая толпа танцующих. Кто-то вывел через динамик мощный звук радиолы.

«Давай, бабушка, давай!» — кричала певица из динамика.

Таня и Марвич пустились в пляс.

— Валька, Валька, не стиляй! — крикнул из толпы чейто веселый голос.

— Так ведь это же чарльстон! — крикнул Марвич в ответ.

— Законно, Валька! Давай, бабушка, давай! — крикнули из другого места.

Таня отплясывала, и Марвич отплясывал вместе с ней, обняв ее за плечи. Она смеялась, и муж ее смеялся. Ей не верилось, что у нее такой вот муж, веселый, легкий парень. Она увидела, что над толпой танцующих возвышается огромная Доска почета с резными пышными знаменами и гирляндами, и там среди многих насупленных фотографических лиц заметила и насупленное лицо Марвича.

— Ого, Валька! — засмеялась она. — Я смотрю, ты здесь в лучшие люди вылез.

— А что! — усмехнулся он. — Я тут не из последних.

— А рядом с тобой это Югов?

— Ага!

— Вы знакомы?

— Здрасьте! Лучшие друзья. Вторая койка в вагончике — это ведь его.

— Вот хитрый Сережка! — воскликнула Таня.

Из-за Доски почета выглянуло несколько физиономий.

— Валька, иди сюда! — поманили Марвича.

Марвич потащил Таню за доску, и там они увидели группу притаившихся парней.

— Хочешь хлебнуть? — спросил один из них и протянул Марвичу пузатую тяжелую грелку.

— Что это? — спросил он, принимая грелку.

— Вермут розовый.

— Хочешь? — Марвич протянул грелку Тане.

Таня отвинтила пробку и засмеялась.

— Это для меня ново. Из чего угодно пить приходилось, а вот из грелки впервые.

— Вермут на женщин хорошо действует, — сказал длинный блондин с ястребиным прищуром.

— Правильно, — подтвердила Таня. — Только вот жалко, на мужчин вермут плохо действует.

Все засмеялись.

— Откуда девчонка? — шепнул блондин Марвичу.

— Это жена моя, — шепнул тот в ответ.

— Ух ты! — ухнул блондин.

— Ребята, знакомьтесь, — сказал Марвич. — Это жена моя, Таня.

Грелка быстро опустела. Блондин свернул ее в трубочку и сунул в карман.

Потом они попали на какую-то свадьбу в общежитии. Попали уже к тому моменту, когда там песни начали петь, а некоторые мужчины выходили в коридор для серьезных бесед. Тут обязанности распределились правильно: Таня пела, а Марвич бегал в коридор разнимать парней. Потом он присел рядом с Таней на койку, притихший, с небольшим синяком на скуле.

— Опять ты дрался? — Таня потрогала синяк.

— Это драки пустяковые, — сказал он. Дружеские шлепки.

— Да уж, у тебя были драки почище. Я помню, каким ты пришел ко мне в гостиницу.

Марвич вздрогнул и диковато посмотрел на нее.

— Ты был весь разукрашен тогда.

— Кянукук мне делал примочки, — глуховато сказал он, глядя в пол.

Он вспомнил все это с неожиданной ясностью и будто снова почувствовал боль и легкость побежденного.

— Кстати, где он, не знаешь? Я писал, а он не отвечает.