Василий Аксенов - Сборник

В вестибюле, как всегда, было много народу, и все, как всегда, сразу уставились на нее, на звезду, а она, как обычно, немного растерялась перед таким скоплением людей и, только сделав несколько поспешных шагов по квадратам линолеума, увидела Кянукука.

Вообще он делал вид, что читает журнал, а на самом деле смотрел на нее, и она заметила его как раз в тот момент, когда он смотрел на нее, бледный и серьезный, без обычной своей собачьей улыбки, даже не очень жалкий в этот момент. Но тут же улыбочка появилась, он шагнул навстречу, и она со смехом подбежала к нему.

— Ты опять без Лилиан? Чего ты прячешь ее от нас?

— У нас размолвка, — хихикнул он. — Знаешь, эти странности бальзаковских женщин.

— А кому цветы?

— Это тебе.

— Ого! Ты просто ловелас. Не успел поссориться с одной женщиной, как начинаешь ухаживать за другой?

— Нет, я просто хотел сделать тебе приятное, — пробормотал он.

— Спасибо, Витенька.

Она взяла цветы.

— С каким тонким вкусом подобран этот букет!

Он просиял.

— Я хотел пригласить тебя в ресторан.

— На Марио Чинечетти? Как ты заботишься обо мне!

Она взяла его под руку, и они вошли в ресторан, где аккуратно одетая и подтянутая молодежь церемонно вальсировала в ожидании Марио Чинечетти.

На эстраде сидел джаз в голубых пиджаках и черных брюках, пять человек, — «черно-голубые», так их называли в этом городе. Они загадочно улыбались, когда знакомые спрашивали их о Чинечетти.

Красноликий и длиннорукий администратор разгуливал между столиками. Предчувствуя скандал, а может быть, и целую серию скандалов, он находился в празднично приподнятом состоянии, предвкушая, как пустит в ход свои длинные ручищи, как налетит на распустившихся молокососов, а потом составит акт, а может быть, и не один. К деятелям кино он относился с уважением и поэтому сразу устроил Таню и Кянукука в углу за отдельным столиком. Тане был страшен этот человек с вывернутыми плечами, с подвижным задом, со свирепой львиной маской, но его неизменно любезные улыбки, обращенные к ней, сбивали ее с толку.

Мосфильмовцы сидели все вместе за большим столом, питались и пили боржом, точно шампанское. Экспедиция затянулась, и все уже сильно поистратились, у всех, как говорил Кянункук, «бензин был на ноле».

— Таня, иди к нам! — крикнул Кольчугин, но она покачала головой и показала на Кянукука.

— Я здесь с кавалером. Полковник бросил Лилиан и переключился на меня.

— Тебе везет! — крикнул Нема. — С ним не пропадешь!

Под взглядами «киношников» Кянукук, как всегда, напыжился, чтоб было посмешнее, но когда их оставили в покое, он вдруг тихо сказал Тане:

— Разве обязательно всегда надо мной смеяться? Хоть сегодня не смейся, Таня.

Таня посмотрела на него, но он глядел в сторону. Ей стало неприятно и тошно от жалости к нему. Большие расплющенные пальцы в желтых мозолях, ссадины на запястьях, обгрызенные ногти с заусенцами. Только сейчас она заметила, что он весь запущенный, хоть и не грязный, не вонючий, что рубашка его под мышкой порвана, а пуговицы пришиты черными нитками, и ремешок сандалеты скреплен проволокой.

Она подумала, что он весь будто создан для забот, для женских забот, что он дитя малое. Она понимает Лилиан, но она-то, Таня, не Лилиан, ей было тошно от жалости. Чего он хочет от нее, может быть, он влюблен в нее? Смешно.

— Ты хочешь мне что-то сказать, Витя? — спросила она мягко.

Кянукук молча вертел в руках стаканчик с бумажными салфетками.

— Что-нибудь важное, да? — участливо спросила Таня. — Что-нибудь задушевное? — уже с фальшивым участием спросила она. — Что-нибудь лирическое? — Она уже не могла бороться с раздражением, с презрением к нему. Ее оскорбляли его серьезность и меланхолия. Ишь ты, что вообразил, шут гороховый!

А он хотел сказать ей: «Ты словно из романов Майн Рида, ты прекрасна и далека. Но я хочу приблизиться к тебе и совершать рыцарские поступки ради тебя. Я совсем заврался, и, честно говоря, мне очень страшно быть одному, но если бы меня прострелили пистолетными пулями, ты положила бы полотенце мне на лоб. Ведь правда? Или нет?»

— Может быть, ты влюблен в меня? — резко спросила Таня и дернула его за рукав.

Он понял, как она взбешена, улыбнулся своей собачьей улыбкой и запел:

— «Он был титулярный советник…»

Она нахмурилась. Он понял, что опять не угодил. И рассмеялся обычным гулким смехом.

— Нет, нет, мое сердце отдано…

— Лилиан! — облегченно засмеялась она и погладила его по плечу.