Франсуа Мориак - Конец ночи

В пять часов Анна закрыла ставни и зажгла камин. И все же Терезу не могло не радовать, что завтра вечером она избежит одиночества. Уверенность, что завтра кто-то придет, отгоняла скуку и наполняла содержанием эти долгие часы спокойного раздумья. Волнение улеглось, успокоилось сердце. Довольно бредить и дрожать из-за какого-то первого встречного! Быть может, ей еще удастся выбраться из своей тюрьмы, умереть не в одиночестве, а на руках Мари.

Так вернула она себе покой, так протекли два дня, и сердце ее не забилось быстрее, когда в назначенный час она услышала, как Анна открывает наружную дверь.

С первого же взгляда, брошенного ею на Жоржа, она почувствовала радость оттого, что он действительно оказался тем обыкновенным юношей, каким со вчерашнего дня она его себе представляла, со смущенным видом, в пальто, которое, как всегда, он забыл оставить в передней, и этой манерой отдуваться и вытирать лоб, как бы для того, чтобы придать себе солидность и показать, каких трудов ему стоило вовремя явиться к ней.

Тереза оставила зажженной только одну лампу на столе, позади себя; Жорж скорее угадывал, чем видел это лицо, на которое он хотел бы не отрываясь смотреть целыми часами. Со слишком большой поспешностью, с какой-то аффектацией Тереза сразу же заговорила с ним о Мари и поблагодарила его за то, что он так скоро написал ей.

— Это потому, что меня об этом просили вы.

Сделав вид, что она не поняла его слов, Тереза протянула Жоржу письмо Мари. И когда он взял письмо и, бросив на него небрежный взгляд, поднял глаза на Терезу, она воскликнула:

— Как она чутка! Как она все понимает! Теперь я могу вам признаться: очень умной я никогда ее не считала. Мы судим о наших детях и выносим им приговор по какому-нибудь наивному или неудачному их замечанию или же по тем фразам, которые в большинстве случаев они повторяют с чужих слов. Но Мари очень, очень умна, — продолжала Тереза, упирая на слово очень.

И по мере того, как она говорила, она убеждалась, что каждое слово ее все больше и больше настраивает юношу против Мари. Сколько раз в течение своей жизни приходилось ей изображать равнодушие для того, чтобы любимое существо поверило, будто она о нем и не думает! Но тогда хитрость эта ей не помогала: те усилия, которые она делала, чтобы скрыть свою любовь, как раз и выдавали эту любовь. Сегодня же Тереза походит на игрока, который с каждым разом удесятеряет ставку. И она прерывает себя на середине фразы (ведь искренность ее не подлежит сомнению):

— Мне крайне симпатичен ваш друг Монду.

Сказав это наудачу, только для того, чтобы переменить тему, Тереза вдруг поняла, что и на этот раз, как всегда, она, сама того не желая, попала прямо в цель.

— Да, я почувствовал, что он вам понравился. Но, — с досадой добавил Жорж, — без взаимности: он вас не понял.

— Ему нечего было понимать… Он сразу увидел то, что во мне есть, или, правильнее, то, чего во мне нет!

— В этом и заключается ваше превосходство над ним: вы сейчас же оценили его по достоинству, в то время как то единственное, что есть в вас, от него ускользнуло.

— То единственное, что есть во мне…

На минуту она запнулась и вдруг заметила, что таким образом дает Жоржу возможность, которой он добивался, возможность начать расспросы о том, что произошло пятнадцать лет тому назад в мрачном аржелузском доме, со всех сторон окруженном соснами. Испугавшись, она попыталась придумать, что бы такое сказать, но ничего не приходило ей в голову; она чувствовала, что ее мысли, в ту минуту ясные, были в то же время как бы парализованы. Склонившись к огню, чтобы не смотреть на Жоржа, она приготовилась услышать неизбежный вопрос. Еще раз должна она будет подвергнуться допросу. Что делать? Рассказать этому юноше о себе ровно столько, чтобы оттолкнуть его от себя и в то же время не дать повода отказаться от Мари…

— Конечно же, — сказал он, — вы единственная, вы ни на кого не походите. И именно поэтому я считаю вас способной…

На этот раз она взглянула на него и почти непринужденно спросила: «Способной на все?» Жорж Фило густо покраснел:

— Вы меня не понимаете: я считаю вас способной на все великое… Вы такая женщина, что не стали бы защищаться от ужасного обвинения, если бы даже его не заслуживали…

Тереза встала и, сделав несколько шагов по комнате, остановилась у самой стены, позади кресла Жоржа, не решавшегося повернуть головы. Она сухо заметила, что он волен думать все, что ему заблагорассудится. С дрожью в голосе он спросил: