Михаил Федотов - Я вернулся

Моя жена, профессорская дочь Женька, просила меня зайти на Кузнечный рынок. Мы много ссоримся — у нас молодежные отношения. Ее родители приблизительно моего возраста, и они очень раздражены, что она за границей вышла замуж за пожилого рабочего. Еще они сердятся на то, что я не хочу работать врачом и у меня нет пиджака. Но я все-таки иду на рынок. «Ах, какое мясо, ах, какие помидорчики, Господи, какие ноги, как можно спокойно на них смотреть. А какой творог пластами, в сметане стоит ложка, коричневого цвета. Подсолнечное масло издает подозрительно волшебный аромат. Знаем, знаем, из какого оно Ставрополя, хорошо бы не из самого Чернобыля. Но как все вкусно, огурцы, ягода малина, картошечка оредежская, наша из Ленобласти, сто двадцать километров всего, по два рублика». Кстати, «ножки Буша», которые мы зажарили вчера дома, оказались натурально американскими. Наверное, старые запасы, лендлизовские. Но тоже очень вкусно. Действительно, в этом городе особенная атмосфера, в Израиле от курятины меня тошнило.

Ситный рынок — это азербайджанская мафия. В картошечке зарыты автоматы. А Кузнечный рынок тоже какая-то мафия, но некого спросить какая.

Десятилетние дети поют в лифте: «Чтобы член стоял Кащей, навари ты, бабка, щей!». Я еще побаиваюсь детей, говорю им «Вы» и не поворачиваюсь спиной. Я вернулся на родину, чтобы заниматься проблемами раннего развития, но эти уже развились.

Яня — моя племянница. Она пожила в Израиле десять месяцев, но ей очень не понравилось, и израильское гражданство она брать не стала. Теперь она учится на психологическом факультете. Она спрашивает меня, как ей выйти замуж. Я говорю ей, что обязательно надо прочитать Гамлета. Я сделал ей целый список, четыре пьесы и Гилилов «Игра об Уильяме Шекспире». Я объясняю ей, что для культурных людей это одна из самых необходимых книг века. Яня спрашивает, а можно ли прочитать только три пьесы. Я отвечаю, что, конечно, можно, но если ее интересует качество, то нужно четыре. Пока она не прочитает Гамлета, я прошу ее мне не звонить. Яня подозрительно спрашивает, а не случится такого, что если она прочитает все эти книги, то ей «уже не захочется замуж?» Яня — прирожденный психолог.

Туалетная бумага в Петербурге стоит одну шестую часть доллара. В Израиле на рынке можно купить за три доллара двадцать четыре мотка. Это получается одна восьмая доллара за моток, но она мягче и быстрее кончается. Меня очень интересует эта проблема. Если бы современники Вильгельма Завоевателя и Конфуция описывали, что у них служило туалетной бумагой, и почем они ее брали, мы бы лучше представляли себе ход мировой истории. Я делаю записи для грядущих поколений: в Иерусалиме, в двух верстах от Храма, новые поколения избранного народа продают туалетную бумагу по двенадцать центов моток.

В газете «Аргументы и факты» скандальное обращение Тополя к еврейским миллиардерам. Оно довольно провокативное. Хоть смысл его вполне гуманный: евреи, жертвуйте на народонаселение, на котором удалось так подняться. Я бы тоже обратился, но не через газеты, а личным увещевательным письмом: евреи, подайте на раннее развитие детей, а то вся эта страна подохнет от нищеты. Но обращение через газету грозит погромами. Мы пока не переезжаем: Василий Иванович, наш сосед по коммуналке, наклал на пол. Анька позвонила, взбешенная, и сразу перешла на английский: «Не is shitting all around. Never in my life I am planning to clean somebody's shit!» Я отвечаю ей, что я занимаюсь этим всю жизнь. Но меня душит гнев: человек проводит двадцать лет на чужбине, подкапливает деньги, чтобы купить комнату в коммунальной квартире, и Василий Иванович гадит там на пол.

Мне пора дать отчет, почему я пишу. Моя старая большевичка мама считает, что вся эмиграция началась из-за меня. Это не так. Я и сейчас никому не советую ни уезжать, ни возвращаться. Оставайтесь там, где вы есть, и поменьше двигайтесь. Рыжий говорит, что для возвращающихся создан специальный город, называется «Мудоград». Почему за границей такая духовная пустота, но никто не серит на пол! Поразительный феномен.

Я позвонил одним людям, которых я хорошо знаю, и они позвонили другим людям, и через день мне дали ответ, что за триста долларов Василий Иванович переехать захочет. Еще будет умолять. Только бы они его до смерти не забили. К черту эту достоевщину, мы живем в жестком мире, и мне нужно на что-нибудь решаться.

Анька говорит: я не пойду в уборную, я потерплю до утра.