Луиза Эрдрич - Пригоршня прозы - Современный американский рассказ

— Забудь. Правильно сделала. Если у человека нет удачи, ему можно многое простить.

Вскоре Мэлон поднялся и, прежде чем сделать шаг, проверил, твердо ли стоит на ногах. И пошел, словно скинув с плеч пару десятилетий, — так идет человек, уверенный, что удача будет благосклонна к нему еще не один год.

В августе, в свое обычное время, Зил Хестерсон появился снова, вытирая от пота внутреннюю сторону шляпы. День был мрачный и пасмурный, награда торговому человеку после недели дьявольского солнцепека. Да и клиенты рады — сколько можно жариться га пляже? Разве плохо провести денек в магазинах, особенно в моем? А уж потом можно ехать по домам, в Ворчестер, Сиракьюз, Кливленд, Де-Мойн. Где, как не у меня, найдешь расшитые мексиканские хитоны, датские оловянные кружки, ювелирные изделия под старину из Нью-Йорка? В других магазинах — стандартные сувениры Кейп-Кода, и только.

Преподобный Хестерсон пришел в день, обещавший стать самым напряженным в году. К счастью, продавцов в магазине хватало, и выписывать чеки мне самой не приходилось. Мой глаз примечал посетителей, которые хотели что-то спросить. Я приветствовала клиентов, побывавших у меня хоть однажды, хоть года два назад, и им было приятно, что я их помню. Уж такой у меня магазин.

Я пустила Хестерсона в свою святая святых. Освежившись с дороги, он пошел ко мне в отдел керамики, куда поток клиентов почти не дотекал. Я спросила, как в этом году в лагере.

— Выехать летом на природу ребята всегда рады. Куца лучше, чем в городе. Успешны ли ваши дела? У вас так много покупателей.

— Примерно как ожидалось. И много в лагере ребят?

Он прикинул.

— За сезон человек шестьдесят пять, если не больше. Вон сколько машин у вас на стоянке.

Во мне зрело желание пощекотать ему нервы — дать понять, что мне известна его тайна либо скоро станет известна, может стать известна, если мне того захочется.

— То есть в каждый заезд, на одну или две недели, у вас сколько ребят? Человек восемь? Десять?

— Когда как. Кто-то остается подольше, кто-то нет.

— Восемь-десять есть всегда?

— Примерно. Иногда доходит до двенадцати.

— Если не возражаете, в следующий год или через год я к вам заеду.

— Буду счастлив. Я как-то видел возле своего дома «универсал», похожий на ваш. Я уж подумал, наш друг миссис Макэлли надумала нас навестить. Огорчился, что не вы. Ничего, в другой раз.

Лицо его, как всегда, казалось младенчески невинным, но теперь, кое-что зная о нем, я видела и намек на вероломство. Ну, конечно. А как ему прожить без вероломства?

— Когда-нибудь заеду, — отозвалась я и на этом поставила точку.

Трудно сказать, кто из нас знал больше другого, больше, чем каждый из нас хотел знать. Я не хотела идти дальше по этому следу.

Он достал все ту же старую книжицу — или ее родную сестру. Страницы едва держались на пружинке. Послюнив два шершавых пальца, он открыл страничку с моей фамилией и суммой; круглые детские буковки и цифирки были написаны карандашом.

— Вы к нам так добры. Люди видят вашу фамилию и тоже что-то дают, потому что знают вас.

А если лагерь все-таки есть? Не в Хайаннисе, даже не в нашем графстве. Где-нибудь в Берюширсе или даже в штате Мэн? Может, деньги он собирает здесь, а туда шлет чек?

Но даже если этого лагеря нет вовсе — какая разница?

Господу наверняка было угодно, чтобы Хестерсон получил у меня деньги, иначе Он не послал бы его ко мне в костюме, в стоячем воротничке, в шляпе, в ботинках, которые любой другой давно выбросил бы на помойку. Ведь Господь вполне мог сделать так, чтобы Хестерсон прислал мне свою брошюру, отпечатанную синими буквами, а я бы все обдумала и вынесла суждение. Решила бы, что он творит добро, — занесла бы его в свой списочек, выписала чек. В моих бумагах остался бы след, на радость налоговому управлению.

Я достала из кассы две двадцатки и десятку, а у себя в блокноте черкнула: «Хестерсон 50 долларов» — не винить потом в недостаче девчонок, которых я взяла на лето.

— Не сомневаюсь, что деньги пойдут на доброе дело. Напишите в свою книжечку, что я внесла пятьдесят долларов. Может, кого-нибудь это вдохновит.

Он одарил меня благословляющей улыбкой.

— Господь вас отблагодарит.

Вряд ли, подумала я. Господу известно, чего стоят пятьдесят долларов для того, кто родился удачливым.

— Если соблаговолит, — сказала я. — Берегите себя.

Пальцы его ног шевелились под кожей обуви, словно стараясь помочь руке, выводившей мою фамилию и цифру 50. Он сложил книжечку и убрал во внутренний карман пиджака.