Александр Морозов - Центр

— Я же тебе сказал: если бы хоть не эти деньги…

— Если бы не эти деньги, — возвысила она голос, — только бы я тебя и видела. Умного да пригожего. Прошлым летом в Серебряном бору. А здесь?.. Что ты у меня здесь забыл? Не так, что ли?

— Ну вот, сама говоришь. Это же анекдот.

— А ты лучше помолчи, Витенька, ты лучше помолчи.. Ну как же ты, такой взрослый и умный, что же ты не послушаешь? Ведь это же трудно рассказать. Я же не хочу туда, к вам. Ну вот где ты живешь и чем занимаешься, я же понимаю, что нам с тобой на сто лет раньше надо бы для этого встретиться. Я и не хочу. Но с тобой я могу побыть? Столько, сколько тебе не надоест. А тебе не надоест, Витенька, тебе до-олго не надоест. А насчет денег… ну так что же, что деньги? А если у меня ничего нет, кроме денег… На них что, совсем уже ничего нельзя?.. Даже твоего телефона? Ну отдашь ты мне их, ну отдашь, когда сможешь…

Оставался еще один честный вариант: упиться в незабудку и наскандалить побезобразнее, чтобы вытолкали взашей. Но в этом варианте Карданов подзабыл, что надо делать раньше, а что позже: сначала упиться, а затем скандалить или наоборот. Выгнать-то она выгонит, но затем… без плача не обойдется. Навзрыд. Он уже этого не увидит, но донесется… Ведь живут в каком-нибудь километре друг от друга.

…Утром к ней заскочила свежая, как стандартный розан, Олечка Свентицкая. Карданов уже проснулся, но еще не встал, лежал поперек комнаты на подушках от дивана-кровати, стащенных на пол, поеживаясь, натягивая на себя плед, так что наружу высовывался нос, а с другого конца торчали ноги в носках. Надя на кухне налаживала завтрак. Девочки деликатно прикрыли дверь в комнату, и Виктор встал со своего самодельного лежбища и прошел в ванную.

— Почти до утра проговорили, — позевывая и совершенно умиротворенно объясняла Надя, разбивая очередное яйцо над сковородкой. — Потом уж он совсем клевать стал, ну я ему там прямо и постелила.

Оля, слыша, что Карданов прошел в ванную, приоткрыла дверь в комнату и взглянула на неубранный после званого ужина стол, на графинчик, наполненный на три четверти.

— Да он и не пил, пригубил только, — сказала Надя.

«Переговорил, значит, — подумала о Карданове Оля. — Надьку, впрочем, переговорить нетрудно, но чтобы кто в тет-а-тет перед ней устоял?.. Или уж он что́, не чувствует ничего? Непохоже вроде бы…»

— Я у тебя Виктора Трофимовича забираю, — сказала она Надежде. — Я его на одну квартиру привести обещала.

— Кому обещала? — спросил Виктор.

— Тарелочникам, — бойко ответила Свентицкая. — Поклонники НЛО — неопознанных летающих объектов. Всего на часик, — обратилась она снова к Наде. — Мне хочется посмотреть, как Виктор Трофимович там одного деятеля срежет. У него дома картотека — несколько сот фотографий, — и с собой всегда один-два альбома таскает. И летающие тарелки, и блюдца, и что угодно.

— А чайных сервизов у него нет? — спросил Карданов, с признательностью кивнув Наде, которая поставила перед ним тарелку с горкой бутербродов.

— Может, и есть. На этих фотографиях все равно ничего не разберешь. То ли шляпа, то ли облако.

— Тогда пойдем. Наденька, я через час позвоню. Шляпа — это всегда красиво. Надо взглянуть. Вдруг под ней еще и голова чья-нибудь?

Идти пришлось недалеко. Пересекли под Пушкинской площадью улицу Горького и, не доходя до нового здания МХАТа, зашли во двор, соединяющий Тверской и Гнездниковский. Этажей в этом доме, по современным понятиям, было не так чтобы и много, десять, но каждый этаж — в полтора современных, и лифт поднимался плавно и долго, не спеша и как-то по-домашнему возносился. Оля стояла лицом к лицу с Кардановым, не стесняясь, разглядывала его, он чувствовал себя в форме, вдвое против обычного укороченный сон привел его в состояние обостренной восприимчивости и творческой собранности.

«Куда это мы возносимся? — подумал Карданов. — Так мы залетим за облака, а там ветер, и придется держаться за руки, но зато солнечно, в солнечный осенний день уплывать вверх над городом — в этом что-то есть, и может быть, даже что-то окончательное, очень скоро станут видны поля за окружной автострадой, и если бы я обнял ее сейчас за талию, не исключено, что она согласилась бы стать моей женой. Отличная девочка, но мы с ней не встречались в Ивано-Франковске, какой высокий город Москва, осенью он становится еще выше, и даже колокольня Ивана Великого — как деревенская церквушка на косогоре, пригретом солнцепеком. Почему они отказываются идти замуж: Оля — за Диму Хмылова, Наталья — за Кюрлениса, Танечка Грановская — за Гончарова? Быть может, все они хотят однажды подняться на таком вот лифте под облака и испытать, крепко ли держат их за руку, когда кабину подхватит антициклон, безумный розыгрыш телевизионных предсказателей погоды? В каком же сне мы уплываем вверх? Однажды меня пригласили на день рождения к одной девочке, в шестом, что ли, классе, она даже и не в нашей школе училась, а в музыкальной, да, в музыкальной школе, которая плавно, как этот вот лифт под небеса, переходила в училище имени Гнесиных, и, кажется, мы поднимались тогда всего-навсего на четвертый этаж, но как мучительно медленно и празднично это происходило, и сколько за это время успело всего случиться, за всю, жизнь не перевспоминаешь, и как мы теперь все выдохлись, бегая там, внизу, по горизонтали, когда надо только так, поскрипывая лакированным деревом панелей, и только вверх».