Валерий Алексеев: Повести: Открытый урок, Рог изобилия

— Думаю, уроков пять… или шесть, — неторопливо ответил Самохин.

— Это он так, мечтает, — сказал Кирилл. — Будь его воля, он бы целый год им занимался. Бодливой корове бог рог не дает.

— Это точно, — сказал Самохин и, посмотрев на Катю, потребовал: — Ну читайте.

— А что читать? — растерялась Катя.

— Что помните.

Катя подняла глаза, посмотрела в потолок, пошевелила губами и довольно сносно прочла «О доблестях, о подвигах, о славе…».

— Ага, — сказал Самохин, когда она кончила. — Ну это кстати, что вы пришли. Я тут на вас кое-что опробую.

— А что же ты ей отметку не поставил? — с насмешкой спросил Кирилл. — Ни один ответ не должен остатьсябез отметки.

— Ты вот что… — начал Самохин.

— Слушаюсь, учитель, — Кирилл подобрал живот, выпрямил спину, — я весь внимание.

— Стихи не любишь, конечно.

— Терпеть не могу. — Блока тем более.

— В упор не вижу.

— Тогда ты мне пока не нужен. Можешь погулять в коридоре.

— Зачем вы его так? — Кате стало обидно за Кирилла. — Хороший парень.

— Ну разумеется, хороший, — невозмутимо ответил Самохин. — Плохому бы я так не сказал.

— Он знает, что я не стану лезть в бутылку, — проворчал Кирилл и встал. — Хорош бы он был на открытом уроке с фингалом.

— Скажите, девушка… — медленно начал Самохин, когда Кирилл вышел. — Кстати, как вас зовут? Катя? Голубева Катя?.. Скажите, Голубева, как вы думаете, у Блока цветные стихи или черно-белые?

— Мы этого не проходили, — удивленно сказала Катя.

— А если подумать?

— Ну вообще-то я наизусть не все помню…

Самохин молча протянул ей книжку. Она полистала, повторяя про себя: «Не то, не то…» — потом подняла на Самохина глаза и неуверенно произнесла:

— Черно-белые…

— Ага, — вроде бы обрадованно сказал Самохин. — Ну а почему?

— Не знаю

В дверь громко постучали, и не успел Самохин договорить свое: «Не заперто, входите», как в комнату решительно вступила Анна Семеновна.

— А, вот она, канарейка! — сказала Анна Семеновна, увидев Катю. — Пригрелась, голубушка? Родители-то знают, где ты время проводишь?'

— Знают, — покраснев, ответила Катя и встала.

— Ну-ка паспорт давай. Вот папу с мамой известим, будешь знать, как допоздна засиживаться.

— Между прочим, это ученица из моего класса, — сухо сказал Самохин.

— Ученица? — Анна Семеновна недоверчиво оглядела Катю с головы до ног. — Вот через десять минут комсомольский рейд по этажам пойдет, он разбираться не станет, ученица или не ученица. Сфотографируют вас с бутылками на столе, и будете на доске красоваться.

— Ну вот, взял из-за вас грех на душу, — сказал Самохин, когда Анна Семеновна, потоптавшись еще немного в дверях для порядка, ушла. — Между прочим, это она предупредить приходила. Так что не будем искушать судьбу.

Он посмотрел на Катю в упор и после долгой паузы сказал:

— А приходить сюда вам больше не следует.

— Почему? — с вызовом спросила Катя, надевая пальто. — А если это любовь?

— Поверьте мне, чистейшее недоразумение. И кроме того, мое положение также не очень удобно.

— Не нахожу.

— А зря. Роль доброго старого дядюшки, который сквозь пальцы смотрит на шалости малышей, меня не устраивает. Вот почему и видеть вас здесь мне не с руки.

— А если я лично к вам приду?

— Увольте.

— Какую мораль вы мне прочитали, — сказала, помолчав, Катя. — Пальчики оближешь.

— Я рад, что вам понравилось. — Самохин взял одну из своих тетрадей и принялся рассеянно ее перелистывать. — Профессиональный навык.

— А все потому, что я школьница, — язвительно сказала Катя. — Будь я постарше, вы бы не посмели…

— Правильно, — согласился Самохин, — как вы догадались?

Наступило молчание.

— Куда это Кирилл запропастился? — нервно сказала наконец Катя.

— Стоит за дверью, — ответил Самохин, — и ждет, когда кончится острый момент.

Катя медленно вытащила из кармана пальто шарфик, сияла с гвоздя на стене вязаную шапочку, сунула, поморщившись, ноги в размокшие туфли и вдруг, не выдержав, обернулась.

— Ну что вы смотрите? — вспыхнула она. — Что вы смотрите? Интересно?

— Я жду, что будет дальше, — сказал Самохин. — По моему разумению, вы не можете уйти, не сказав что-нибудь напоследок.

— Вы очень жестокий человек, — проговорила Катя дрогнувшим голосом. — Очень жестокий. Вас к школе на километр нельзя подпускать…

И, волоча шарфик по полу, вышла в коридор.

Оставшись один, Самохин выключил верхний свет, наладил настольную лампу, совсем уже ветхую, стоявшую за шкафом на полу, и подошел к окну.