Арчибальд Кронин - Северный свет

— Мы расскажем всему городу, что эти разбойники сделали с нами.

— Нет, ни слова, Малкольм. Газета будет говорить сама за себя. И вся страна услышит об этом. — Буйный, неодолимый порыв овладел Генри; возможно, в ту минуту он действительно был немножко не в своем уме. — И она заговорит так громко, что, быть может, навсегда заткнет глотку «Хронике». Им, конечно, представляется, что они — великие умники, но, помяните мои слова, на этот раз они здорово просчитались. — Он обернулся к мисс Моффат, которая смотрела на него, словно на привидение. — Мы дадим крупными буквами заголовок: «СЕВЕРНЫЙ СВЕТ», а ниже: «Все новости, какие мы могли напечатать».

На следующее утро, проведя после завтрака обычное совещание на кухне, миссис Пейдж отправилась в город. Несмотря на многократные уговоры Ханны, твердившей, что «нечего жалеть себя», настроение у Алисы было неважное — не столько из-за того, что она страшилась грозившей ей нищеты, сколько от грустного ощущения, что общество отвернулось от нее.

На прошлой неделе леди Уэзерби устраивала большой прием, но ни она, ни Генри не были приглашены. Это было для Алисы горькой пилюлей — ведь она всегда так гордилась своей особо нежной дружбой с Элинор Уэзерби — и могло быть зловещим предвестником того, что ее отношения с Кэтрин Бард и другими знакомыми тоже ухудшатся. Теперь уже Алисе начало казаться, что даже торговцы стали менее почтительны с ней. Мистер Скейд, мясник, был с ней весьма нелюбезен в прошлую субботу, когда, забыв заказать окорок, она попросила срочно прислать его на квартиру. Поэтому Алиса не очень склонна была разгуливать по шумным улицам, однако надо же как-то развлечься, и она решила сходить к своей портнихе, мисс Дженни Робинсон, которая переделывала ей серое муаровое платье — то самое, что она купила у Дженнерса, когда прошлой весной гостила у своей сестры в Эдинбурге, и, как сказала Ханне, «терпеть не могла из-за сборок на рукавах».

Пока она шла по Парк-роуд, ничего примечательного не произошло, но неподалеку от центра города внимание ее вдруг привлекло необычное зрелище. У газетного киоска на площади Виктории собралась большая толпа; оживленно переговариваясь и теснясь у прилавка, люди нарасхват покупали какой-то бюллетень.

Любопытство Алисы было возбуждено. Она встала в очередь и не без труда получила, наконец, листок, оказавшийся маленькой газетой, напечатанной вручную. Только тут она увидела название: «СЕВЕРНЫЙ СВЕТ». Сначала она ничего не могла понять: должно быть, это какая-то реклама, решила она; потом в ее смятенном уме мелькнула мысль — страшная, как удар ножом. Да ведь это же их газета! Она вздрогнула от ужаса. Неуверенно сделав несколько шагов вперед, она, как испуганная курица, закружилась на месте, потом остановилась и, сказав себе: «Нет, это выше моих сил», — решила не идти к мисс Робинсон. Она повернула назад и, избегая людных улиц, пошла домой, повторяя про себя: «Это конец».

Тем временем толпа возле газетного киоска не убывала, и Арчибальд Уэзерби, стоя у окна своего кабинета, из которого виден был угол площади, задумчиво созерцал необычную картину. Он считал, что никто в городе лучше него не может угадать, в какую сторону подует ветер, однако то, как было принято появление отпечатанного на стеклографе «Северного света», поразило даже его. Когда он, по обыкновению, совершал утренний обход фабрики, во всех цехах только и говорили об этом событии. Все были возмущены. Управляющий Холлидей, сопровождавший его во время обхода, сказал, что «Хроника» не имела права опечатывать типографию «Северного света»: стыд и позор, что старую хедлстонскую газету поставили к стенке какие-то чужаки! Джим Дэвис, его главный мастер, детина шести футов росту, капитан и полузащитник команды, выступавшей на международных состязаниях за «Пятнадцатую лигу регби», важная персона и всеобщий любимец, с чьим мнением считался даже Уэзерби, открыто заявил от имени всех:

— Это грязный трюк, сэр Арчи. И как раз когда у Пейджа дела пошли на лад и он начал одерживать над ними верх. Тут что-то надо бы сделать, только боюсь, никто и пальцем не шевельнет.

Эти замечания, особенно многозначительная и небезынтересная фраза о том, что «дела у Пейджа пошли на лад», все еще вертелись в мозгу Уэзерби, когда он задумчиво стоял у окна, раскуривая свою первую в этот день сигару. Его лично все это не очень волновало, однако было тут одно обстоятельство, которое привлекло его внимание, как человека проницательного и умеющего из всего извлечь выгоду. Его тщеславие — а оно было немалое — нашептывало ему, что он — первый человек в городе. Когда он вручал кубки на местных спортивных состязаниях или выдавал призы в средней школе, троекратное «ура» в честь сэра Арчи отдавалось сладостной музыкой в его ушах, равно как смех и аплодисменты, которыми награждали его, когда он, с сигарой в одной руке и бутылкой портвейна в другой, произносил одну из своих знаменитых речей на ежегодном банкете «Благородного ордена верных северян». Частенько, возвращаясь после такого события домой в своем «даймлере», где можно было так уютно укутать ноги меховой полостью, он весело говорил жене, которая, пожалуй, была наименее восторженной из всех его слушателей: «А знаешь, Элли, твой муж — самый популярный человек в Хедлстоне».