Вадим Чекунов - Шанхай. Любовь подонка

«Собаку завести — нельзя. Жить с любимой — нельзя… Что можно?» — пририсовав грустный смайлик, спросил я.

«Можно целовать меня. Сколько хочешь».

Мне понравился способ примирения — будто и не было ничего.

Улыбнулся и набрал:

«И на том спасибо. Ладно. Тогда я буду твоей личной Собакой…»

…Принесли сдачу. Запихиваю деньги в карман, прихватываю сигареты, вылезаю из-за стола, стараясь не качаться и держаться ровно. Процесс под контролем: машу рукой компании лаобаня. Те оживляются, машут в ответ. Лаобань опять трясет большим пальцем: молодец лаовай!

Когда я вываливаюсь из распахнутых передо мною дверей в городское пекло, изнывающая от жары девчонка-зазывала приветливо кивает мне, улыбается и смачно харкает на ступеньки.

«Кх-хх!»

Этот звук слышится в Шанхае на каждом шагу. Харкают все. Громко, часто и везде. Без малейшего стеснения. На улице, в магазинах, в метро, в ресторанах. В университетском автобусе коллеги харкают прямо в проход между креслами. Поэтому я, никогда не ставлю свой рюкзак на пол, всегда держу на коленях.

Прочел в одной местной газете статью «Звуки Шанхая». Людей опрашивали, какой звук, по их мнению, является для города наиболее типичным. Ответы меня поразили: там был и шум чэнгуй — шанхайского наземного метро, и звон колокольчика сборщика мусора, и гудки автомобилей, и даже шум ветра в аллеях парков… но, ни слова о «кх-хх!» Китайцы этого звука не слышат и не замечают, настолько он для них привычен и естественен, равно как и прилюдное ковыряние в носу.

Как-то раз на набережной один приличного вида молодой китаец в очках и белой рубашке, назвавшись художником-каллиграфом, упорно зазывал меня на свою выставку — «буквально в двух шагах отсюда». Рассказывал о тысячелетних традициях искусства и при этом ковырял в носу: извлекал оттуда содержимое, внимательно его разглядывал и раскатывал пальцами в миниатюрные колобки.

В тот раз я решил обойтись без прикосновений к прекрасному. Однако когда я пьян, мне на подобные мелочи наплевать, в прямом смысле. Сам могу харкнуть, от души.

Воображаю себя атомным ледоколом «Ленин»: пусть сбился с курса и слегка потерял управление, но я по-прежнему — внушительное и могучее судно, хотя и обшарпанное. Внутри меня клокочет готовый взорваться реактор — смесь байцзю и пива. Повсюду протечки масла и охладителя — футболка мгновенно становится мокрой. Лопаются трубы-сосуды, искрят и загораются нервы-провода. Включен аварийный режим. Красно-желтыми сполохами сигналят, когда я моргаю, об опасности веки.

Ощутимо качает.

Я прокладываю дорогу через крошево толпы.

Не оглядываясь по сторонам, перехожу улицу.

Хватаю за руль едва не влетевший в меня велосипед и что-то по-отечески мягко говорю его седоку. Шанхайская матерщина убога, но звучит смачно.

Делаю шаг и стукаюсь коленом о радиатор потрепанного такси-«фольксвагена».

Машина красного цвета, самое отстойное такси, в нем нет кондиционера. Из открытого окна на меня пялится смуглая рожа водилы.

Ограничиваюсь укоризненным: «Цао!» и выруливаю на тротуар.

Где-то впереди, за высотками, в серой дымке смога высится силуэт телебашни. До нее еще далеко, но она, будто маяк, подает мне сигналы. Мне кажется, я даже вижу бегущие от ее верхушки лучи — совсем как на пачке моих сигарет. Хотя пейзаж на пачке слегка устарел: рядом с башней отгрохали еще один небоскреб, похожий на пивную открывалку.

Мною вдруг овладевает онегинское беспокойство, хочется перемены мест, туда — в толпу ненавистных туристов, торгашей, приставал, разводил, зевак и проституток. В имперское величие набережной. В гулкое ущелье пешеходной улицы и праздную суету Народной площади.

Куда угодно, только чтоб не быть одному.

Курс взят.

«Вино какой страны вы предпочитаете в это время суток…»

В прохладном шандяне, что попадается на пути, с радостью хватаю с полки бутылку белого вина «Great Wall». Замечательная вещь, особенно в такую жару. В светлое время надо пить светлые, бодрящие напитки — таково мое искреннее убеждение. И настроение будет в полном порядке.

Сухое вино идеально ложится на байцзю, перебивает его мерзкий привкус, оздоравливает и укрепляет.

Главное, чтобы у кассира оказался штопор.

Штопора, конечно, нет — пожилая кассирша в полосатой рубашке-униформе уныло разводит руками. Снимаю обертку с горлышка, вспоминаю трюк «протолкни пробку пальцем». Наваливаюсь на бутылку — под неизменное «Ы-ы-ы!» зрителей. Немного вина выливается на прилавок, но кассирша лишь машет рукой: «не беспокойся!» — уверен, ей теперь есть о чем говорить с напарницей до конца смены.