Вадим Чекунов - Шанхай. Любовь подонка

«В следующий раз!»

Тихая сумасшедшая радость. Конечно. Обязательно.

Возле нас собралась кучка людей. Китайцы — люди повышенной, почти болезненной любопытности. Ссора двух старушек из-за пучка зелени на рынке, перебранка между водителями мопеда и автомобиля, лаовай, завязывающий покрепче шнурок на ботинке, собачка, тявкающая на прохожих, — вокруг всегда находятся благодарные зрители. Если же случается потасовка между двумя мужиками, — чаще всего это «схватка на пальцах», когда оппоненты трясут друг перед другом указательными пальцами, тычут ими в лицо и истошно орут, — толпа собирается самая внушительная.

Зрители внимают уроку счета на пальцах. Ближайший из них, дедок в кепке-маоцзэдунке, стоит почти вплотную. Вслушивается, приоткрыв рот, и пристально, точно подозревая в мошенничестве, разглядывает наши руки.

— Если сейчас кто-нибудь из них полезет практиковаться в английском…

Я начал заводиться, и Ли Мэй, прыснув от смеха, потащила меня прочь.

Почти бегом мы добрались до высоких стел в конце набережной. Вокруг памятника было почти безлюдно. На широкой гранитной плите блестели иероглифы. Несколько человек бросали монеты куда-то вниз — за ограждение, окружавшее небольшую площадку посредине.

Мы подошли ближе.

Сооружение походило на бетонный колодец. Внизу плескалась вода и виднелся деревянный островок, усыпанный мелочью.

— Там живут черепахи, — сказала Ли Мэй. — Если кинуть монетку и попасть, это хорошая примета: черепахи приносят долголетие.

В воде я разглядел несколько темных округлых силуэтов. Одна черепаха подплыла к островку, высунула из воды смешную голову и положила на мокрое дерево передние лапы-ласты.

Судя по оживлению бросателей монет, целились они как раз в черепаху. Легковесные цзяо [6] Цзяо — мелкая денежная единица = 1/10 юаня: бытует как в бумажном виде, так и в виде монеток, очень легких по весу. цели не достигали, и тогда в ход пошли увесистые юани. Когда одна из монет под восторженное «ай-я!» публики чиркнула по панцирю черепахи, та поспешила снова скрыться в воде.

— Будет жить долго… — сказал я, больше имея в виду расторопную черепаху.

За памятником, на реке, снова загудел теплоход. На этот раз долго и протяжно.

— Сколько ты хотел бы прожить? — вдруг спросила меня Ли Мэй.

Пожал плечами.

— Не знаю. Зависит от того, как. Если счастливо…

— Да, конечно, счастливо. Сколько?

— Иногда достаточно и одного дня. Такого, как сегодня.

Прежде чем она успела спросить что-нибудь еще, обнял и притянул к себе.

Она вздрогнула, на мгновение уперлась ладонями в мою грудь, как тогда, в автобусе, откинула голову, скользнула взглядом куда-то в сторону.

— Нет, здесь люди…

— Я знаю… — сказал я, склоняясь к ней.

Наши губы почти касались друг друга.

Сердце мое обмирало.

Руки Ли Мэй обняли меня за спину.

— Но люди… — сказала она опять, на этот раз едва слышно.

— Пусть смотрят…

Губы ее, теплые, чуть напряженные, слились с моими. Она закрыла глаза. Расслабляясь, ответила на поцелуй. Я гладил ее волосы, отрывался от губ и целовал шею, скулы… брал ее лицо в ладони, касался губами век, бровей, лба… вдыхал аромат ее духов, кожи, волос… смотрел на ресницы, на изгибы ушка, на тонкие волоски у шеи, не попавшие в собранный резинкой «хвост»… Сознание мое уплывало — я не видел ни зданий напротив, ни глазевших на нас туристов, не слышал сигналов машин и гудков с реки. Все исчезло, осталась только Ли Мэй — вкус ее губ, теплота дыхания, упругость тела…

…Мы не сразу заметили, что начало накрапывать. Стояли, обнявшись, вжимаясь друг в друга. Лишь когда дождь пошел сильнее, очнулись, одновременно посмотрели вверх, потом друг на друга и засмеялись.

Лицо Ли Мэй разрумянилось, по-детски совсем. Уши пунцово горели.

Она отвела взгляд, прикрыла глаза рукой. Покачала головой.

Небо проседало, наползая на пик телебашни. С той стороны реки тянулась серая бахрома дождя. Частые капли намочили плитку площади, рябью покрыли воду в черепаховой заводи.

Волосы Ли Мэй блестели от влаги.

— Бежим! — сказал я.

Держась за руки, забежали на веранду кафе. Сели за столик.

Сквозь мокрый пластик крыши виднелись темные пятна — голуби, сидевшие поверху, нахохлились, но не улетали.

Нам принесли кофе.

Румянец на щеках Ли Мэй почти угас, только уши краснели по-прежнему, как у ребенка.

— Все видели… — сказала она, вновь качая головой. — Что они подумают?..