Анатолий Власов - Бронзовая жужелица

Рисунки С. Малышева

Если бы Агейкин всегда произносил вслух то и так, что и как думал, то у него, вероятно, получилось бы примерно такое:

— Игорь — он Игорь, но у него башка. И лапы у него чувствительные, то и скажу вам… Ничего парнишечка.

Словами же получалось вот что:

— А чего спрашивать? Человек при деле.

В мастерскую центральной заводской лаборатории Игоря Егоренкова Агейкин привел прошлой весной, в то самое время, когда на березе под окном, высвеченные супротивным солнцем, засветились бледными крапинками листочки. Его Агейкин присмотрел в инструментальном цехе у граверов. И, еще не освоившего тонкое и муторное граверное дело, прямо с учеников забрал к себе, в ученики же, потому что Агейкину самим главным инженером был выдан вексель: отдадим любого на заводе, на кого пальцем покажешь.

Игорь Егоренков, а вообще-то его ребятня звала Игор-Егор, потому что так было складнее, имел от роду семнадцать лет, учился тогда в девятом классе вечерней школы. Теперь, вполне естественно, он уже закончил десятый, еще остался годок, и с нынешней весны, с женского праздника, он стал полноправным рабочим, и не только потому, что из шестичасовиков перевели в восьмичасовики, а более всего потому, что долгий срок ученичества, чуть не годовой — так определил Агейкин, — был завершен, и Егоренкову присвоили второй разряд слесаря по КИП, то есть по контрольно-измерительным приборам.

Работы Агейкину хватало, особенно в то время, как ушла его напарница, золотоволосая и золоторукая по умению своему Оленька Пушкарева, Что поделаешь: из Одессы, будто там невест нету, приехал морячок торгового флота Иван Жуков и увез девушку к синему Черному морю.

Начальник ЦЗЛ тотчас предложил Агейкину другую дамочку, из лаборатории же, К этому предложению Агейкин отнесся не то что холодно, а даже воинственно. Короче, он поднял шум и заявил, что лучше будет один две горы воротить, чем возьмет помощника не по своему выбору.

Тогда и получил вексель.

А без помощника Агейкин вкалывал, как говорится, по полторы смены три месяца. Но не спешил с приглядкой.

Игоря он приметил нечаянно. Пригласили Агейкина посмотреть, имея в виду подремонтировать, пантограф у старого гравировального станка, немецкого и довоенной еще поставки. Технической документации на него, как и следовало ожидать, никакой не сберегли, а точность нужна. И кто же, если не Агейкин, мог сделать возможную подналадку, если и микрометры, и штангеля, и всякие там весы, самописцы, не говоря уже о разных шаблонах, мерных пробках и прочем всевозможном, лечит он уже двадцать лет?

У граверов в уголке сидел и ковырялся над чем-то железным парнишка; ну это, конечно, условно можно было сказать, поскольку рост у парнишечки, судя по спине, был если не баскетбольный, то около, а ширина плеч и размер рук почти в два раза внушительнее его, Агейкиных.

Раза два, оторвавшись от пантографа, Агейкин проходил к окну, будто бы по делу — на свет и на просвет разглядеть снятые линейки и штанги, а сам все поглядывал на ручищи граверного ученика. Пухловатые большие пальцы парнишечки поразили Агейкина не своим объемом даже, а какой-то нежностью движений; он тут же сравнил их с пальцами своей жены, мастерицы и рукодельницы.

Как и что там было далее — неважно, потому что все тесты Агейкина, проверочно заданные граверному ученику, парнишечка выдержал и вскоре оказался под боком у мастера.

Правда, Агейкина честно проинформировали:

— Парень крупный, но… щербинка у него в автобиографии. Смотри…

— Посмотрим! — закричал Агейкин. — Вы мне это под нос не суйте! И ему тоже!

За Агейкиным парень пошел послушно, даже обреченно как-то, потому что, устроенный на работу через комиссию по делам несовершеннолетних, считал, что его дело — подчиняться, ибо никакой радости на заводе он не мечтал встретить.

Ну, скоро ли, не скоро ли, а за год не то что бы пригляделись друг к другу, а кое-что узнали все же о житье-бытье каждого. Уж так получилось, что Игор-Егор не сплоховал, а точнее-то сказать — он, Агейкин, не сплоховал, остановив свой глаз на парнишечке.

То, что у нового своего выученика судьба поначалу сложилась нетипично, меньше всего мешало мастеру. Он даже, напротив, считал, что если Игорка (так он стал звать его, по-среднему) прикипит к новому делу, то и сгладятся те рытвинки, по которым его жизнь уже начинала трясти.