Рейнолдс Прайс - Земная оболочка

Дай мне знать до субботы или не позднее утра воскресенья. Если «да», то нам придется решать другие вопросы — останемся ли мы в Роли, сохранишь ли ты свою работу, пока я подыщу себе что-нибудь. (За комнату у меня заплачено по 1 июля, и, имея на руках свидетельство о браке, я могу перевезти тебя к себе.) Поедем ли мы в Фонтейн, где я смогу преподавать в школе — если считать, что это заметано? Или отправимся в путешествие на луну в «хадсоне» выпуска 39-го года, у которого шины крутыми горками достаточно укатаны.

Хотя и не больше, чем сам

Хатч не стал спрашивать дорогу, а просто пошел от автобусной станции к западной окраине города, мимо закрытых магазинов и домов, мимо моста, о котором слышал от Роба, и попал вдруг в рощу, плотно обступившую его соснами и высоким лавровым кустарником, темными, как мокрая змеиная кожа; впереди виднелась одинокая гора, даже сейчас еще — в девятом часу — освещенная закатными лучами. Он решил, что заблудился, понимал, что слабость его объясняется тем, что за все время после ухода из дома тетки съел лишь на пять центов арахиса (деньги он берег: совершенно неизвестно, чего можно ждать в Гошене, как он встретится с дедом, что почувствует на могиле матери). Но возвращаться и спрашивать дорогу не хотелось. Если он сбился с пути, можно прилечь где-нибудь под деревом, проспать до рассвета и тогда сообразить, куда идти. За последние два дня он сумел настроить себя на спокойный лад и считал, что спокойствие дано ему в награду за смелость, с какой он решил наконец сам распоряжаться своей жизнью, не подозревая, что больше чем наполовину это дар его предков и скрытых сил, которые оберегали его, а также результат дня, проведенного в одиночестве.

Вышел он сначала к слабо освещенной пристройке (сам дом был погружен в темноту), но сразу понял, что пришел куда надо. Все это хранилось глубоко в памяти и сейчас всплыло, дублируя то, что было перед глазами: дом, беседка, покосившиеся службы. В единственном тускло светившемся оконце ему почудилась фигура, движущаяся по комнате, и, поставив свой чемоданчик, он негромко окликнул: — Есть здесь кто-нибудь? — Он знал, что стены должны быть топкими, в две сосновые доски, но шагов слышно не было и никто не отозвался.

Затем в окно кто-то выглянул — женщина, негритянка — черная, как натертая маслом аспидная доска.

Хатч только улыбнулся.

В первый момент женщина ответила ему — на губах тоже зародилась улыбка, тут же сведенная на нет выражением глаз — отстраняющих, как глаза его матери, устремленные на него в снах.

Он сказал: — Это Хатчинс, — подразумевая свое имя.

Она помотала головой, закрыла глаза и отошла от окна.

На дворе уже почти совсем стемнело. Большой дом был и того темней — идти туда не имело смысла. И в то же время он знал, что пришел туда, куда хотел, что где-то здесь находится отец его матери. Женщина, наверное, не расслышала, может, он напугал ее. (Возможно, она там совсем одна или приняла его за Рейчел, решила, что он призрак?) Он подошел к входной двери и трижды постучал.

В конце концов она вышла и зажгла свет в коридоре — высокая женщина в темно-синем платье, на шее две нитки белых бус, черная, как батрачка в страду, хотя по виду и не скажешь, чтобы она много работала.

Хатч сказал: — Я ищу мистера Рейвена Хатчинса.

Она снова помотала головой.

— Это пансион Хатчинса? — Он указал на дом. — Я ведь не заблудился?

— Был прежде.

— Это мой дедушка.

И опять она помотала головой.

— Я сын Рейчел…

— Роба, — сказала она.

— …Рейвен Хатчинс, — прибавил он для ясности.

— Опоздал, — ответила она. — Он в мае умер.

— Там есть кто-нибудь? — Он снова указал пальцем на дом.

— Две дамы из Роанока в дальнем крыле, постоялицы.

— А из Хатчинсов никого?

— Ты, если не врешь. — Она протянула руку, словно затем, чтобы дотронуться до его правой щеки — проверить его притязания, но даже в темноте одного взгляда было достаточно, чтобы рассеять ее сомнения. — Устал? — спросила она.

— Пожалуй, скорее голоден.

— Входи же.

Хатч нагнулся за чемоданом, но, вспомнив что-то, разогнулся. — Вы Делла? — спросил он.

— Была ей когда-то, — сказала она. — Входи, там разберемся. — Теперь она улыбалась, быть может, только себе, своему долготерпению.

В течение следующих двадцати минут Хатч не задавал никаких вопросов, молчала и Делла — оба были заняты едой. Еще до прихода Хатча, прибрав в кухне, она принесла еду к себе в комнату — чтобы поужинать и перекусить ночью, если захочется, — но еще не садилась за стол, собираясь сперва прослушать вечерние новости. Так что она была голодна. Запасная тарелка нашлась, еды было вдоволь — холодная вотчина, макароны с сыром, свежие булочки и вода. Она сидела на кровати, Хатч на единственном стуле; оба ели молча, но время от времени бросали друг на друга при свете свисавшей с потолка лампочки быстрые внимательные взгляды: Делла высматривала в нем родительские черты — не вздумал бы он по их примеру предъявлять права на нее, на ее жизнь; Хатч старался представить ее молодой, ночь за ночью утешающей его отца.