Иван Бойко - Смотрю, слушаю...

Неизвестно, до чего бы дошло тогда у нас, если бы не Петька. Он меня хорошо изучил, потому сразу взялся успокаивать:

— Тише, — говорит, — тише. Разве жалко костюма? Берите, я пока в комбинезоне перебьюсь…

У меня сразу отлегло от сердца. Однако покосилась на невестку: мол, угождай, а то не сдобровать тебе, не попользуешься моим сыном.

Протолклась я в эту ночь допоздна. Перечистила, повылизывала все. Они, видно, привычные рано ложиться. Уговаривают и меня. Ну, легла наконец, а уснуть не могу: мысли разные донимают. А тут еще и дети раскапризничались. Внучка зашлась в кашле. Внук, глядючи на нее, и себе заревел. Она встала, начала укачивать. Петька тоже, гляжу, поднялся, закурил. А я не ворохнусь, лежу. Жалко мне их стало. Ведь живут ради детей своих, как и мы в свое время. Не сладко им, чую, с двумя. Уже и пожалела, что напустила на себя дури. Хотела уже прощения попросить, раскрепостить сердца. Когда слышу: «Шу-шу-шу…».

Ага, думаю, заводит змея рыжая. Нет, думаю, не уступлю я своих прав на сына. Они: «Шу-шу-шу…» А я: «Ох… Ох… Сыночек!..» Слышу, притихли.

— Что с вами? — отзываются. — Плачете, что ли?

— Как же мне не плакать, — говорю, — ежли без крыши осталась, и вы, вижу, не дюже рады мне…

— Да откуда вы это взяли? — это он. — Чего вы из мухи слона раздуваете?

— Уж я не глухая, — говорю. — Слышу, как шепчетесь. Может, вы убить меня собираетесь… Бывают случаи…

Битюк мой хлопнул дверью и подался среди ночи черт те куда.

Наутро, слышу, пыхтит мой Петенька. Подзавела, значит, рыжая. Гляжу, прячет глаза. Радуюсь в душе своей догадке, а спрашиваю так это подмывающе, сочувственно:

— Чего это ты, мой сыночек, такой невеселый? Не прицепилась ли к тебе хворобушка какая?

— Нет, — говорит, — не прицепилась.

Где ж, думаю, не прицепилась! Прицепилась да еще какая!..

— А чего ж ты такой пасмурный? — спрашиваю.

— Да вот, — говорит, — думаю, что вам лучше будет у Виктора. У него детей нет, там вам спокойнее будет.

— Солнышко мое, мне и у вас хорошо, — говорю. — Детей я люблю…

А сама уже не радуюсь. Думаю: «Попалась мышка кошке! А ежли и впрямь так случится? Ого-го-го!..» И как зальюсь, как зальюсь слезами, не остановлюсь. И тут тебе змейка та:

— Ну, что вы детей расстраиваете?..

И он тоже:

— Лишнее это — детей травить…

Не мать, значит, жалеют. Я, значит, уже ничто. Гонют со двора.

— Чтобы вам, — говорю, — такого же дождаться от своих детей, как я от вас. Провались все ваше добро тут. Погори огнем, раз вы мать не почитаете в таком трудном горе. Не даст вам бог жизни, он все видит…

Скрепилась кое-как, расцеловала внука и внучку и пошла к меньшому, к Виктору…

Да ты слушаешь меня, касатик, чи ни слушаешь? Это же дюже переживательно. Ежели бы все мои страдания описать, многому бы люди поучились…

Так вот, пришла я к Виктору. А к тому времени, надо сказать, я так разыгралась, что уже и сама верила, будто сгорела моя хата. Слезы, правда, кончились, так что пришлось всухую выложить им свое горе. А ничего, подействовало не хуже… Виктор дюже переживал: он у меня тонкослезый. Не пошел даже на работу. И та вроде с добром полезла:

— Да не горюйте, — говорит, — по хате. У нас места хватит. Вы будете готовить. Мы вернемся с работы, а у нас все на столе. Как хорошо будет!..

Ишь, думаю, радетельница нашлась. Нет чтобы самой готовить для свекрухи, так она сразу сваливает кухню на мои плечи.

— Ну, ладно, — все-таки соглашаюсь, уже на все иду. — Буду готовить.

Повели на кухню. Показали все: блеск всюду — глаза разбегаются. Вот уж живут! И вода тут, и газ, и холодильник, и картофельная чистилка, и все, что ты хочешь, рай. А дома у меня нож да чашки. Чего ж, думаю, не жить в этом царстве? Раз-два, приготовила, не заметила, когда. Обедать стали. На душе радость. А встали из-за стола, не знаю, куда себя деть. У них в квартире — сияние, оторопь берет, боязно тронуть что…

Виктор принялся за свою писанину. Он в газете работает, так что много пишет. Людмила — та села за пианину. А я, как дура, сижу, слушаю ее «а-а…». Ударит по клавишам и — «а-а-а…». Стала я рассматривать карточки в альбомах: все она да она. И все с кавалерами. Сомнение взяло. Пошла к сыну:

— Ты за своей женой следишь? — говорю. — Смотри, сколько у нее ухажеров.

— Это, — отвечает, — не ухажеры, а артисты.

— С этими артистами, — говорю, — как пить дать, ты в дураках останешься. Да это хорошо еще, — говорю, — что так обойдется, а то убьют и в канаву выкинут. Мало ли случаев?..

Он посмеялся, а ничего, не зацепился на тот раз.