Михаил Найман - Плохо быть мной

Со мной таких случаев в Нью-Йорке было аж три. Я православный, а выходит, что три раза в жизни почти оказался евреем. Мне этого не требуется, я и так еврей. У меня и без полотенца над головой множество причин помнить, что я еврей. Мне достаточно, что меня в школе дразнили жидом. Если забуду, мне напомнят. «Чтобы жизнь малиной не казалась» — выражение, которому я научил Эстер. Так что к этому хасиду я отнесся с подозрением. Удивился, конечно, что это он делает в Техасе, но недостаточно сильно, чтобы подходить и задавать вопросы.

Эстер как раз зашла в магазинчик, а мне велела ждать в аккурат рядом с местом, где был хасид. Я решил пройти не замедляя шага. Но он успел меня позвать. Спросил, знаю ли я, какой сегодня праздник.

— Какой?

— Большой, — сказал он.

В общем, ничего стоящего не сказал. Я уже готов был уйти, как он меня спросил, не хочу ли я с ним помолиться.

— Не могу, — ответил я.

— Почему это?

Я стоял и не знал, что и придумать.

— Моя жена ревностная католичка, — ляпнул я первое, что пришло в голову. — Очень строгих правил. Если узнает, что я хоть на секунду отклонился от католического канона, развода не миновать.

— Ты женат? — спросил он. Он это странно спросил. Будто мне не поверил.

— Почему вы спрашиваете? Я что, не могу быть женатым?

— Как ее зовут?

— Лилу.

— Есть фотография? — Форменный допрос.

— Есть. — И достаю из кармана буклет с рекламой девушек по вызову, подаренный мне в автобусе Лилу, и тычу в ее фотографию. — Лилу, — говорю я, — моя половинка, мое все.

Мы вместе принялись рассматривать фотку. С тех пор как Лилу подарила мне этот буклет, я так и ни разу в него не посмотрел, так что самому было интересно. По лицу еврея ничего нельзя было сказать. Каменное лицо. Впечатление, что он рассматривал нормальную фотку, а не изображение голой девицы с ногами нараспашку.

— Дети есть? — спросил он довольно строго.

— Двое. Шон и Дэвид. Никак не получается родить девочку.

Он разглядывал постер с выражением, с каким обычно друзья рассматривают семейные альбомы.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Бобби, — сказал я. — Тут написано.

— Точно, — протянул он. — Написано. — Отодвинул фотографию подальше от лица и еще раз на нее посмотрел. — Вы хорошая пара, — заключил он. — Ты должен хранить этот редкий союз, ниспосланный свыше.

— Я тоже так думаю, — сказал я, сложил буклет и положил в карман.

Тут вышла Эстер.

— Держи, бейби! Пирожное с кремом — как ты любишь.

Хасид изменялся в лице. Вытянулся и остолбенел.

— Это Эстер, — сказал я. — Моя девушка.

Эстер обвилась вокруг меня.

— Да, — проворковала она, — я его девушка. А это мой бейби. — Она смотрела хасиду в глаза вызывающим взглядом.

Тот по-прежнему стоял неподвижно, с застывшим лицом.

— Что с ним такое? — спросила про него Эстер, все еще глядя ему прямо в глаза.

— Не знаю, — сказал я. — Спроси у него сама, — и пошел.

Сел на скамейку в сквере и стал есть булочку с заварным кремом. Метрах в двадцати Эстер разговаривала с хасидом. Разговор становился все более жарким и ожесточенным. Хасид начал махать руками и что-то горячо доказывать. Вдруг из складок своей хламиды он выхватил пистолет.

Эстер сорвалась с места, крикнув: «Миша, беги!» Она сбросила туфли на каблуках и пронеслась мимо меня. Я помчался к станции. Я видел только, как мелькают ее пятки, все более грязные с каждым десятком метров по асфальту. Я то и дело оборачивался, чтобы проверить, не гонится ли за нами хасид. Хотя вряд ли он мог это сделать в длинном одеянии. Мы свернули в переулок, чтобы отдышаться.

— Что, нахрен, случилось? — спросил я задыхаясь.

— Он мне сказал, чтобы я держалась от тебя подальше. Не мешала твоему счастливому браку. Мол, в Техасе горячие ребята. К таким вещам у них настолько поганое отношение, что могут и прихлопнуть. Я ответила, что к евреям, я слышала, тоже поганое. И на его месте я бы заботилась не обо мне, а чтобы его самого не прихлопнули. Он стал орать, что сейчас покажет, кто кого хлопает в таком штате, как Техас, и достал пушку.

— Похоже, он больше техасец, чем еврей, — сказал я. — В Техасе даже евреи носят пушки.

— Он настолько больше техасец, чем еврей, что не удивлюсь, если он окажется антисемитом, — сказала Эстер.

Мы пошли к станции. Я сказал Эстер, что иду в туалет пописать. Постою, думаю, там один. Там холодный кафель и пусто. Люблю, когда так.

Когда я заходил в туалет, навстречу вышла девушка. Я ее толком не рассмотрел, но показалась хорошенькой. Промелькнула, как мираж. Золотые ноги, высокая грудь. Только когда зашел внутрь, вспомнил, что на двери туалета, из которого она выходила, была надпись «мужской». Я разозлился. Где, думаю, тот парень, который настолько лучше меня знает, чем заниматься на автобусных станциях в перерывах между рейсами?