Нодир Норматов - Если я когда-нибудь стану муравьем…

Я не мог вымолвить ни слова.

Наконец, сглотнув комок в горле, попробовал ответить:

— Конечно, удивительно. Такая узенькая дорожка, движение двустороннее, а никто ни с кем не сталкивается.

— Это потому, что ты сравнил наше движение с дорожным движением у людей. У вас и дороги широкие, и знаки стоят, а все равно вы сталкиваетесь, верно?

— Откуда это тебе известно? — разинул рот я.

— Ну как же мне не знать… Все, кого ты тут видишь, — мы же не просто муравьи. Мы ведем свое происхождение от человеческого рода.

Это уже был какой-то бредовый сон.

— Да неужели? Может, нас из одной глины лепили?

Рыжий муравей ничего мне не ответил. И вдруг остановил худого поджарого муравья, который старательно тащил какую-то травинку.

— Уважаемый Предводитель, разрешите мне до заката солнца кое-что объяснить этому человеку.

Поджарый муравей выпустил травинку и быстро ответил:

— Разрешаю тебе, мудрец. Такая встреча не часто случается. Не скрывай ничего. Что есть, то и говори. Кому еще и сказать, как не человеку.

Он произнес это, взвалил на себя травинку и пустился в путь.

Как странно. Я, конечно, не думал, что их предводитель будет сидеть в мягком кресле, но, по крайней мере, полагал я, он должен находиться где-то в центре муравейника и хотя бы считать, кто сколько былинок притащил.

И снова заговорил рыжий мудрец:

— Ты не поверил мне… Но все-таки выслушай меня, может быть, я сумею тебе объяснить. Дело в том (возможно, ты это и раньше подозревал), что мы — создания разума. Мы произошли из той части разума, которой люди при жизни не пользовались, из их нераскрытых возможностей. Теперь эти люди умерли, ушли из жизни. А мы существуем дальше. Когда мы были людьми, мы вечно вредили друг другу, завидовали, ошибались — ну, в общем, жили как все. А теперь, когда мы стали муравьями, у нас появилась возможность жить иначе. Теперь мы живем по другим законам.

— А почему же ты тогда не говоришь на человеческом языке? — спросил я его.

— Человеческий язык — это условность. Язык любого живого существа — это язык сердца. И все языки основаны на чувствах. Главное — понимать суть. Человек тоже недалек от языка сердца. Но он так озабочен! И давно уже верит не своему сердцу, а звукам, которые он слышит.

— И чем же это мы, люди так озабочены, по-твоему? — спросил я.

— Ну, допустим, всякой официальщиной, формальностями, канцелярщиной. Или я не прав?

Я не знал, что ответить, и пожал плечами.

— И вот что особенно печально: если вовремя не разбудить, не использовать спящие зоны разума, они потом не восстанавливаются.

Что я мог ему ответить! Я не мудрец, чтобы решать такие проблемы. Откуда мне все это знать? Да, а откуда он-то все это знает? Может быть, этот муравей ведет свое происхождение от какого-нибудь знаменитого мудреца? Но что-то я не слыхал, чтобы в нашем кишлаке жили когда-нибудь большие философы и мудрецы.

Осторожно я стал расспрашивать:

— Скажи мне, а откуда у тебя такие мысли?

— Ну как же. Ведь в этой земле похоронены люди, которые когда-то сочиняли великие книги. Да и потом, мы всегда стараемся делиться тем, что знаем.

— А зачем вам это нужно?

— Чтобы понять свои ошибки и заблуждения. И рассказать потом таким, как ты, тем кто отведал однажды райской травки.

— И часто к вам приходят те, кто ее попробовал?

— Нет, — грустно ответил муравей. — Ты знаешь, не часто. Проходят долгие годы, но редко кому удается напасть на эту травку. И то, придя сюда, некоторые верят нам, а некоторые — нет. Но все равно мы стараемся рассказать то, что знаем.

— Скажи мне, пожалуйста, а давно в последний раз был у вас человек, который попробовал райскую травку?

Муравей задумался.

— В прошлом году приходил тут один…Муминбек Отчаянный.

Я вспомнил этого человека. Муминбек был сумасшедший. И я сказал об этом муравью.

— Почему ты так считаешь? Ведь стоит тебе сказать людям, что ты понял муравьиный язык, и тебя тоже станут считать помешанным.

И вдруг я припомнил, что Муминбек никому не давал убивать насекомых. «Они — тоже божьи создания! Не смейте их трогать!» — говорил он. И тогда я почему-то вдруг поверил муравью, понял его правоту. О чем бы еще спросить его? Появилось ощущение, что сейчас мне приоткроется завеса над чем-то необыкновенным.

— А скажи мне, как же все-таки выглядит тот, другой мир?

— Но никакого другого мира нет.

— Может быть, и ада нет? И рая тоже?

— Конечно, нет. Все это глупости.

— Что же получается? Значит, ты — атеист? Может быть, скажешь, и бога нет?