Со временем он внедрился в легальный бизнес, скупил на чековых аукционах несколько гостиниц, крупный ликеро-водочный завод, создал свой банк. Конкуренции не боялся: одних запугивали, неуступчивые попадали в автомобильные катастрофы или становились жертвами обкуренных наркоманов.
Очень умело задействовал он и свою былую спортивную славу, возглавил Совет ветеранов спорта. Коммерческие структуры, созданные под его крышей, были освобождены от налогов и таможенных пошлин. Он водил дружбу с известными политиками и деятелями шоу-бизнеса, был постоянным участником правительственных приемов и художественно-артистических тусовок, часто мелькал в телевизоре. На пасхальных богослужениях в Храме Христа Спасителя непременно стоял со свечкой неподалеку от президента Ельцина и мэра Лужкова. А однажды Герман столкнулся с ним в Венской опере на ежегодном благотворительном балу, который канцлер Австрии давал для политической и деловой элиты Европы.
Хват был давним бельмом на глазу московского МУРа и личной головной болью майора Василия Николаевича Демина, с которым Герман познакомился еще в школе, мальчишкой, очень это знакомство, с годами переросшее в дружбу, ценил и остро переживал за неудачи старшего друга. Ну никак не удавалось Демину посадить Хвата. Его подручные получали по десять лет и через полгода оказывались на свободе. Лишь однажды Демин был близок к успеху — в ноябре 1996 года, когда подковерная борьба за многомиллионный контракт на беспошлинную поставку в Россию лекарств закончилась взрывом на московском кладбище, при котором погибли президент и коммерческий директор Российского фонда инвалидов войны в Афганистане.
Контракт получила одна из коммерческих структур Круглова, а в организации взрыва обвинили прежнего руководителя фонда, безногого полковника в отставке, тоже «афганца». Демин был уверен, что на него «перевели стрелку». Молодой следователь Мосгорпрокуратуры, руководивший оперативно-следственной бригадой, сначала дал добро на разработку Хвата, но затем эту линию следствия приказал прекратить. Демин с приказом не согласился, его вывели из состава бригады. Следствие успешно продолжилось и завершилось передачей дела в суд. Московский окружной военный суд вынес оправдательный приговор, полковник был освобожден из-под стражи в зале суда. Через некоторое время он погиб в автокатастрофе.
Демин скрипел зубами и повторял: «Бог не фраер, Герман, я тебе говорю — Он не фраер! Он долго терпит, но больно бьет!» Надеяться на то, что долготерпение Господа не бесконечно, — только это и оставалось одному из самых опытных сыщиков Москвы.
Хват был очень серьезным и очень опасным человеком. Его звонок означал наезд. Герман сразу понял, откуда дует ветер, но обнаруживать своего понимания не спешил.
— С кем я разговариваю? — спросил он сухо, неприязненно, как всегда разговаривал с незнакомыми и малоприятными людьми, что создало ему репутацию человека холодного, замкнутого, не склонного к проявлениям чувств.
— Не узнал? — удивился Хват.
— Нет. Я еще не проснулся.
— А вспомни, с кем у тебя была однажды стрелка на Таганке. Вспомни, вспомни! — весело посоветовал Хват. — Погода была — хуже не придумаешь: снег, дождь, мои пацаны на крыше закоченели. Ты понял, какие пацаны? Да, с «винторезами». Ну, проснулся?
— Привет, Хват. Если я скажу, что рад тебя слышать, ты, наверное, не поверишь?
— Кому Хват, а кому Сергей Анатольевич. Не поверю, Ермаков. Нет, не поверю.
— И зря. Ты просто не представляешь, какая у нас тут тоска по родине. Любая весточка из России заставляет трепетать сердце.
— Как?
— Ностальгия. Если ты понимаешь, что я этим хочу сказать.
— Шутишь? Это хорошо, когда человек шутит. Я люблю, когда люди шутят. Это значит, что они в порядке. А человек в порядке умеет ценить жизнь. Правильно я говорю?
— Что за дела? — поторопил Герман.
— Дела у прокурора, а у нас — так, делишки. — Голос Хвата поскучнел, как у человека, вынужденного говорить вещи неприятные, но, к сожалению, необходимые. — Огорчил ты меня, Ермаков. Долги-то нужно платить. Иначе получается беспредел. А это нехорошо, очень нехорошо, не по понятиям.
— Кому я должен? — полюбопытствовал Герман. — Сколько?
— А сам не знаешь? Два «лимона» ты должен. Два «лимона» «зеленых».
— Кому?
— А ты подумай.
— Так мы ни о чем не договоримся. Я многим должен. Так что тебе лучше сказать, за кого ты хлопочешь. А вдруг отдам не тому?
Читать дальше