Василий Аксенов - Таинственная страсть (роман о шестидесятниках). Авторская версия

«Хочешь, покажу тебе наш „тронный зал“? — предложила Милка. — Через неделю там состоится моя коронация».

Он пошел за ней без особой охоты. Ну вот, еще одна жаждет потрахаться с бардом, чтобы в Москве на фрондерских сборищах о ней заговорили. Она вообще-то давно ему нравилась как дерзкой фигурой, так и загадочно посвечивающими глазами. Почему-то он был уверен, что когда-нибудь между ними разыграется настоящий роман, однако сейчас, получив приглашение в «тронный», то есть в какую-то пещеру отвесной скалы, он почувствовал разочарование. Значит, просто о регулярном пистоне идет речь? В этой бухте, очевидно, бытует лозунг «стакана воды», как это было в большевистских ячейках Двадцатых, а сейчас практикуется в левых коммунах Запада. Влад вообще-то не возражал против подобных утех, но все же предпочитал, чтобы они возникали вокруг какого-нибудь романтического сумасбродства. По этому поводу престарелая коллега по театру Раиса Ларская ему однажды сказала: «В тебе, Владка, есть что-то от Маяковского. Тот в любой сикухе искал магнитно-трагические призывы».

В Милке Колокольцевой сикуха не проглядывалась: напротив, в ней отмечалось что-то классное. Особенно в разгаре летнего сезона: промытая до последней складочки морской водой, прожаренная солнцем и овеянная смесью йодистых и мятных ветров, она излучала аромат, перед которым спасовал бы самый изысканный парфьюм. Посвечивая китайским красноармейским фонариком, а также и парой своих собственных таинственных глаз, она провела барда по пещере, которая представляла из себя чудо тектонических сдвигов. «Дай руку, Влад, и не поднимай ногу: мы стоим на краю сквозной дыры!» И в самом деле — внизу, в глубокой расселине, рябило ночное море. Через несколько осторожных шагов следовало следующее предупреждение: «Сейчас мы выйдем на галерею. Пригнись, поэт, а то расшибешь котелок с песнями!»

«Галерея» действительно напоминала руины античных галерей, тем более что вековая работа камнепадов соорудила тут три подобия арок, из-под которых открывался перехватывающий дыхание, хотя отчасти чрезмерно туристический обзор. Под одной из этих арок они уселись на гладкий, словно отполированный камень. Милкины коленки отсвечивали луну. Белую маечку приподнимали грудки; особенно классно это получалось, когда она чуть-чуть потягивалась, закидывая руку на затылок. Ну что ж, подумал Влад, нельзя же бросить тень на Таганку. Таганка, ты знаешь, что это ради тебя, моя Таганка. И он положил ладонь на Милкино колено. Сладостное чувство, возникшее от этого движения, заставило и его вторую ладонь прикоснуться к девушке, вернее, прилепиться к ее бедру. Жаль, что нет еще одной ладони. Третья ладонь отнюдь не помешала бы в такой ситуации. Увы, такова природа мужиков, а ведь у Милки-то нет третьей грудки. Парные органы соответствуют друг дружке. Они даны нам для пробуждения непарных, что и достигнуто как по заказу.

«Убери лапы, Влад, — сказала она, выбираясь из-под его рук. — Так я и дала тебе с ходу и в темпе, да еще в „тронном зале“. Лучше угости меня своей французской сигаретой и расскажи о Париже. Говорят, ты там едва ли не обосновался. Вроде бы покорил кинозвезду, что ли. Какую-то, говорят, мадмуазель Либертэ [4] Далее Франсуаза Владье. , верно?»

Он начал что-то говорить о Париже, но получалось как-то нескладно. «Праздник, который всегда с тобой» отъехал в сторону, уступив место очарованию этой ночи, очарованию этой девчонки, которая так классно им командовала: «побереги башку», «убери лапы»… Воображалось, что он будет с ней когда-нибудь танцевать в каком-нибудь паршивом ресторане под провинциальную интерпретацию Strangers In The Night, в каком-нибудь заштатном городке вроде Феодосии, где они укроются от любопытных и ехидных глаз, может быть, во время штормового межсезонья. Наши встречи, наши тайные ошеломляющие встречи всегда будут происходить в каких-нибудь южных захолустьях, где мы будем пить только какое-нибудь коллекционное вино и ни капли водки, так думал он, а сам в это время пережевывал какие-то банальности о Левом береге Сены, о революционных настроениях, о ресторане «Распутин»…

«Ну ладно, хватит о Париже, — сказала она. — Ты здесь побудешь. Вертикал, или опять туда собрался?» Она не спросила, как он умудряется так часто получать выездную визу, но он понял, что она именно это имеет в виду. Он мог бы ей сказать, что у него там великолепная жена, член ЦК соцпартии, но он, конечно, этого не сказал. «Постараюсь, Колокольцева, к тебе поближе пристроиться. Может быть, дадут мне в Литфонде койку на террасе Дома Волошина. Буду каждое утро бегать на Карадаг и спускаться по веревке прямо в твои объятия. Тогда уж ты не открутишься!» Она начала безудержно хохотать. «Вот это здорово, ей-ей! Достойно воображения, а также воплощенья! Вот тогда ты уж будешь точно соответствовать своей фамилии!» Потом вдруг перестала хохотать и тихо спросила: «А что там за публика сейчас скучковалась, не знаешь? ФУТ говорил, что одни знаменитости, это верно?»