Катерина Гейтс - Последняя игра

– Ребята, в следующий раз! – в след мне раздались недовольные возгласы. Звонок телефона – дядюшка Ян, – я не стала брать трубку, подождет.

Когда я проходила мимо аптечного киоска, из него выглянула фармацевт:

– Девушка, подойдите ко мне.

Я подошла к ней, она протянула мне пакет, в нем были какие-то бинты и тюбик.

– Промоешь вот этим, – она вытащила белую баночку, – потом приклеишь вот это, – она показала мне небольшую коробку, – а льда у меня нет.

– Ну, спасибо, – ответила я.

В туалете, на удивление, у меня попросили оплату, наверное, к вечеру я стала выглядеть поприличнее. Я бросила сотню и вошла в кабинку. Там я развязала зеленую бандану, оторвала ее от раны, вскрикивая, полила прозрачной жидкостью из тюбика и заклеила, то же самое я сделала с коленями. Потом, постанывая, надела джинсы и рубашку, рваные штаны и кровавую толстовку я бросила в ведро.

Снова умыла лицо, рот болел, щека тоже, я налила на салфетку жидкость из белой бутылочки и приложила к щеке. Из зеркала на меня смотрела девушка с красной щекой, ободранным подбородком и сильно распухшей губой. Снова зазвонил телефон:

– Кира, как ты? – это был Дима.

– Привет, ничего.

– Ты где?

– На вокзале. В туалете, то есть, – смутилась я.

– Я возле Петра Первого, дойдешь до меня?

– Хорошо, – ответила я.

Вернувшись в центр вокзала, я уже не увидела разгневанных авторов, кафе снова принимало посетителей, Димка стоял возле памятника, он быстро подошел ко мне, взял сумку и обнял. Я позволила ему это сделать и не шевелилась.

– Упала? – сочувственно спросил он, я кивнула. – Хочешь, провожу тебя на самолет или еще куда-нибудь?

– Сейчас я дяде позвоню, и решим, какие у нас планы. Принеси мне воды холодной или лимонада, можешь?

– Хорошо, жди здесь, – он убежал, я позвонила Яну.

– Кира, как ты? – спросил мой дядюшка и добавил, – только не ори, не позорься!

– Тогда хорошо, – прошипела я.

– У нас утром самолет, я пришлю такси на вокзал.

– Я сама поеду, не надо. Я очень на тебя зла, если мы утром увидимся, даю слово, я тебя прибью.

– Понял, будешь в Москве – позвони.

Дима вернулся за мной, дал мне баночку лимонада, я приложила ее ко лбу.

– Пошли билеты купим?

– А ты не с Яном Евгеньевичем полетишь?

– Нет, пойдем, возьмем билет на завтрашний вечер.

– Проводить тебя потом до гостиницы?

– Я не хочу спать, и в таком виде не хочу там появляться.

– Кира, – Дима положил мне руки на плечи, – в таком виде тебе лучше появиться именно в своей гостинице, чем разгуливать по городу, – он выделил голосом «своей», – я провожу тебя. Но, хочешь мое откровенное мнение?

– Да, конечно, – кивнула я.

– Нам надо ехать в больницу.

– Абсолютно исключено, – я сняла его руки с моих плеч и задержала в своих ноющих ладонях.

Я медленно ковыляла по вечернему Невскому, понимая, что мне нужно лечь, как угодно, куда угодно и где угодно. Я очень не хотела, чтобы меня видели. Было тепло, в каком-то сквере мы сели на лавочку, я положила под голову сумку.

– Почему ты больше не работаешь с моим дядей? – спросила я.

– Была одна история, – Дима посмотрел в вечернее небо, темнело, – я издал рассказы. Чужие. Выдал их за свои. Ян Евгеньевич узнал, ты же знаешь, какой он правильный.

– И что сказал? – шепотом спросила я.

– Что я засранец и больше со мной он работать не желает.

– А откуда он узнал, что рассказы не твои? И где ты их издал?

– В нескольких журналах: «Лотос», еще какие-то, не помню. Я у Яна Евгеньевича работал редактором, мы как раз издавали сборник рассказов. А что рассказы не мои, я сам ему и рассказал.

– Чьи это рассказы?

– Моей девушки, – Дима замялся, – тогдашней девушки. Она их написала на первом курсе института, шел пятый курс, а она так и не издала их. Вот я взял и издал, чтобы ее встряхнуть. Конечно, это нечестно.

– Не согласна с тобой, Дима, – я поднялась и села. – Рассказы лежали и пылились? Она сама тебе их дала?

– Сама принесла целую кипу, говорит: «Посмотри». А что смотреть? Она лучшая студентка курса, пишет превосходно, а я кто? Маркес что ли?

– Вы после этого расстались?

– Нет, после этого мы встречались еще до Нового года, а тридцать первого поругались, я три часа ждал ее на вокзале. Она приехала, психанула и убежала. И больше не звонила мне.

– Обидно было? – я положила руку ему на колено.

– Неприятно. Но я не жалею, мы потом помирились, через полгода.

– Сейчас все хорошо?

– Сейчас хорошо, она вернулась домой, и я живу один, – он крепко сжал мою руку, – в гостиницу поедем?