Борис Фальков - Горацио (Письма О. Д. Исаева)

Ты задаёшь как бы сам себе вопрос, который тебе кажется коварным: кто ж победил в последней войне, де, судя по благосостоянию — отнюдь не мы. Тебе кажется, ты дорвался до правды. Отсюда и ирония. А ведь ответ на этот вопрос зависит от того, о каких ценностях речь идёт. Если о сытости — то да, права эта твоя новая правда… Но скажи, ты что же — за набитое брюхо воевал? Не за иные ли ценности? И вот если с позиции этих иных ценностей, то победил ты, верь. Скажу грубо: ибо ты — при яйцах, а они — без оных, кастрированы. И по-видимому — навек. Особенно сами немцы. Яйца, это я имею в виду способность производить, не воспроизводить старое, а творить новое. То есть, если хочешь, дух.

Кстати сказать, весь мой домашний опыт вопиит, что мы и кушаем лучше. Как же с таким опытом быть? Вот и решай эти парадоксы, по той правде, которая уже без иронии.

Но я не отказываюсь от обещаний… Приеду и, как всегда, расскажу. И покажу фотки. Покажу всю цивилизацию. И террористов, и педерастов, и розочки на клумбочках и балкончиках… Если цивилизация — плод ума, то я этот ум одобрять перестану. Если же она — расплата за ум, то сочувствую. То есть, злорадствую. А вообще-то я по приезду двину в деревню. Вот там — действительно иной мир, и тебе совершенно неизвестный. О нём я и расскажу тебе с удовольствием.

Есть опасность, что ты примешь всё это за насмешку над тобой и обидишься. Или подумаешь, что я всё это всерьёз говорю — совсем не дай Бог! Это просто болтовня, я люблю поболтать, у меня язык без костей, вот и все причины. Я совсем не собираюсь тебя задеть, а тебе не обязательно мою болтовню как-то расценивать. Большинство вещей в мире ведь не подлежат оценкам. Они — простой, не делимый на плохое-хорошее, не окрашенный ни в белое, ни в чёрное, факт. Они есть, если есть, и ничего более. Я полагаю, и покоя-то мы лишены из-за привычки всё расценивать, да классифицировать: овцы — налево, козлы — направо. Это такой дух ВОЗНИ, дух времени. А с точки зрения, скажем, духа вечности всё есть простой, не зачисленный ни в какую команду, не блеющий и не мекающий факт.

Написал — и испугался: а вдруг ты, благодаря своей подозрительности ко мне, подумаешь, что письмо моё именно классифицирует — и именно тебя! И что цель его — определить тебя, то ли в овцы, то ли, упаси, Господи, в козлы! Да, опасность такая есть. Но не вычёркивать же… Ведь это же не для публикации пишется.

Улыбнись же.

Телеграмма, 29 мая, Мадрид.

Хочешь я тебя очень люблю О.

Нет, браток!

Пресловутый выбор между личной свободой и личной безопасностью нельзя делать, исходя только из потребности души. Необходимо помнить и о теле. Почему? Привожу пример: вчера снова я видел труп на улице, террорист пострадал от собственной бомбы. Клянусь, бездуховнейшее зрелище! Душа его отлетела через дыры в органоне, то есть — в теле, и лежал этот органон в позе обыкновеннейшего мосла. То ли лошадиного, то ли птичьего, какая уже ему разница? Или душе — какая уже ей разница? Как курёнок на прилавке.

Глядя на такое, я делаю незамедлительный выбор: покой и безопасность. И поверь мне, я прав.

Вот и ибн Тумарт пишет — а мне, наконец, подфартило, и я работаю, читаю и кое-что записываю — что лишь покой Атласских гор наставил его на путь истины, которая, однако, лишь только он её достиг, сразу лишила его покоя. И лишь забота о нём «добрых властей» — снова вернула его к покою. Будем и мы с тобой покойны и счастливы на холмах Здоймовских, за неимением гор Атласских, что, может быть, и к лучшему: ведь тамошние власти к нам уже привыкли — по меньшей мере, к тебе — и легко смогут теперь проявить свою врождённую доброту. И мы будем счастливы, вечно. Последнее — отметь особо.

Ибо, друг ты мой, мне теперь известен главный секрет человечества. И Тумарту он был известен. Все люди жаждут чего? Жить. А чего они не желают? Умирать. Бессмертие есть наше страстнейшее желание, в нём все наши надежды, и нет другой ценности, которую мы бы не обменяли на него. Сквозь все другие ценности сквозит эта: желание бессмертия. Для него делается всё, в том числе и все глупости: власть, талант, преступление, любовь, и главная из них, называемая историей. Всё с затаённой целью — не умереть. Иногда даже так и говорят: чтоб попасть в историю. Так странным образом история понимается как пресуществление бессмертия… Что совпадает и с мнением газет.

Между тем и мы, и всё остальное, и так вечны, без усилий. Возьмём ту же историю… Что она такое, прямая линия, спираль, или хаос? Нет, ни то, ни другое, ни третье. Заключённая в вечности, она есть некий кипящий котёл. Эта примитивная картинка для того, чтобы ты, как художник, лучше меня понял. В котле живут пузыри. Одни лепятся к стенам, другие ко дну. Третьи стремятся к центру котла и выскакивают даже на поверхность. Это и есть история. Котёл никуда не едет, ни по спирали, ни по прямой. Пузыри же двигаются — от периферии к центру, и наоборот, от дна к поверхности, и тоже наоборот. То есть — от фокуса, и к фокусу котла, где они и становятся ЗАМЕТНЫ НАМ, потому что этот фокус — фокус нашего зрения. Тогда мы говорим, об этих пузырях, в фокусе: «они — есть». То есть, они существуют, то есть — присутствуют в настоящем. А всё другое, так мы говорим, уже или ещё не существует. То есть, ушло в прошлое или ещё не появлялось из будущего. Вот, вот оно, лживое и ложное время! Его самого нет. Оно лишь слова наблюдателя, который видит или не видит: уже и ещё. Понимаешь? Лишь слова. Время — аттрибут лишь языка, грамматики, но не бытия.