Сабина Грубер: Неприкаянные

Он всякий раз вставал, двигался по квартире, еле переставляя ноги, переполненный упреками и пыхтя от злости: это я виновата в его неудачах, ведь я не пожелала стоять за прилавком, потрошить рыбу и разрезать пилой на куски. Ребенок у нас все не появлялся, и чем дольше его не было, тем крепче Эннио привязывался к бутылке и держался за свою рыбу, добывал ее из моря, чтобы потом кричать на рынке, жалуясь на свое непродленное существование и взывая к женщинам, к их животам. Там он кричит до сих пор, чтобы избавиться от этих выловленных им тварей, чтобы через своих морских пауков и морских чертей пустить ростки в чужих телах.

С течением лет и литров он утратил красноречие, которое я так в нем любила, не говорил уже подолгу без перерыва — все равно о ком, все равно о чем, — не так быстро сыпал словами, пока не умолк совсем, и лишь в минуты просветления рассказывал о себе, о торговле, которая идет вяло, о своей матери, которой он уже много лет не мешал умирать в одиночестве и, несмотря на невыразимую любовь к ней, охотно отвез бы на Остров Мертвых, ибо перед нею он должен был держать себя в руках, что во время встреч по воскресеньям давалось ему все труднее. Он держал себя в руках и перед Антоном, когда тот приезжал из Вены, и вместо бутылки «мальбека» ставил на стол минералку, ставил нарочно, чтобы смутить гостя и заставить поскорее уйти. Потом, под предлогом, что ему нужно зайти к клиенту, Эннио спешил по переулку Барбариа-де-ле-Толе прямиком в остерию «Аль Балон», опрокидывал у стойки первый стакан вина, а позднее подсаживался к одному из столов, где целыми днями играли в карты. Может, он сидит там и сейчас, среди стариков, которые каждый день приходят туда из богадельни, — им надо только перейти переулок, чтобы провести последние годы в привычном питейном заведении в качестве рассыльных, помощников официантов или игроков, в зависимости от своего состояния.

Рита переходит на другую сторону, сталкивается с официантами, которые каждый вечер расхаживают здесь перед ресторанами или, расставив ноги, сложив руки за спиной, стоят у витрин, чтобы изловить гуляющих по берегу туристов.

Эннио будет меня ждать, думает Рита. Будет сидеть на кухне и пить кофе со спиртным, чтобы не заснуть. Воткнет в скатерть зубочистку, встанет и подойдет к окну, но наружу не выглянет. Или они его мне принесут. Люди, оставшиеся в заведении и еще не совсем пьяные, принесут его к нам домой, вытрясут его куртку, будут его увещевать. Они просунут его мне в дверь и усталым, нетвердым шагом побредут домой.

Не заставляй меня сейчас объяснять, говорит Рита Антону, не задавай вопросов, как будто я могу рассказать тебе то, чего ты сам не знаешь. Тут у меня за спиной насвистывает человек и ждет, когда я положу трубку. Ведь все последнее время я мысленно приближала, мысленно торопила конец, а обиды и упущения заводили вообще невесть куда.

Позавчера она в последний раз подошла к прилавку Эннио и передала ему список заказов, в последний раз, повторяет Рита, теперь она от всего этого избавлена — от криков торговцев, от мелькания рук, непрестанно бросающих рыбу на весы, от бьющихся в металлических лотках рыбьих тел. Наконец-то она будет покупать газеты, читать их, а потом выбрасывать, не думая о том, сколько килограммов морских языков и мидий можно было бы в них завернуть. Представь себе, он до последнего времени отказывался покупать водонепроницаемую упаковку, до последнего времени газетные листы промокали от этих морских тварей, из размокшей бумаги торчали морды, плавники и хвосты.

Что ты сейчас делаешь? Ты меня слышишь? Проезжающий грузовик заглушает ответ Антона. Мужчина за спиной у Риты переминается с ноги на ногу. В эти часы, говорит Рита, сюда приходят солдаты из казарм и занимают все автоматы. Чем бессмысленнее их дни, тем жарче любовный шепот, тем громче требуют они клятв в верности. Поговорив с подругами, они мстят им за свои ревнивые подозрения тем, что смотрят порнофильм или едут к проституткам в Местре.

Отцу ничего не рассказывай, не рассказывай, что я приеду в Вену. Я не доставлю ему такого удовольствия, не дам позлорадствовать, — мол, сбывается все, о чем он кричал мне вдогонку.

На Гранвиале скопились машины, сзади у них, словно по команде, вспыхивают, множатся, гаснут огни стоп-сигналов. Недалеко от пристани Рита еще раз останавливается, оборачивается назад. Здесь, на этом острове, где оставляют машины, вдалеке от омываемых водою дворцов, она с первых дней искала знакомое, привычное, бегала вокруг опрятных домиков и успокаивалась, только обнаружив, что кто-то у себя в саду разравнивает гравий или обрезает розовые кусты.