Array Альфина - «Пёсий двор», собачий холод. Том II (СИ)

Он бы предпочёл созерцать парад в более комфортной обстановке.

— Да, и об этом тоже я собирался… — проговорил Скопцов, после чего обернулся к хэру Ройшу-младшему: — Скажите, вы полагаете то, что мы делаем, этичным?

— Простите?

— Не поймите меня превратно, я спрашиваю гипотетически, так что даже если нет, это не значит, будто мы обязаны… — Скопцов сконфузился, но с усилием продолжил: — Поймите меня верно. Человек может сделать… многое, но я полагаю, что он должен при этом быть с собой честен. Именно честность — антоним подлости. Хэр Ройш, я — сын одного из генералов, — он смазано кивнул в сторону слухового окна. — Вы — сын одного из членов Городского совета. Развешивая листовки, мы пытаемся сломать или как минимум пошатнуть то, что делают наши отцы. Не некие образные отцы в смысле старшего поколения, а кровные, родные. Я об этом думал, и мне сложно не видеть в такой позиции лживости.

Хэр Ройш-младший с любопытством отметил, что, несмотря на нелюбовь к подобным метаниям, его вовсе не тянуло смеяться над вопросами Скопцова или отмахиваться от них. Напротив, ему вдруг показалось, что ответить подробно и обстоятельно очень важно, причём ответить вслух.

Могло ли это означать, что ему хотелось разделить со Скопцовым (и прочими?) свою гордость?

— Это развязывает нам руки, — тон, несмотря ни на что, вышел будничным. — Если они не способны поймать собственных детей, они тем более не заслуживают права держать в руках целый город.

— Увидеть предателя в родном доме сложно, — шёпотом возразил Скопцов.

— Я не закончил. Помимо этого, если говорить о нравственной стороне вопроса, я бы заметил, что именно мы и имеем право ломать и шатать, как вы выражаетесь. Мы с вами ясно представляем, какие именно политические процессы происходят в Петерберге. Наш взгляд не замутнён предвзятостями и сугубо личными интересами. Чернорабочему легко злиться на новый налог, а кухарке — бояться разбоя Охраны Петерберга; и я подчёркиваю сейчас не сословную разницу — среди аристократов тоже хватает тех, кто ни лешего не смыслит в причинах и следствиях происходящего. У нас же с вами есть бесценный ресурс — информация. Мы не клеймим Городской совет, не считаем Охрану Петерберга шельмами во плоти. Более того, если — или Революционному Комитету полагается говорить «когда»? — хэр Ройш-младший не сдержал усмешки, — когда ситуация изменится, именно мы, а не разгневанная толпа, сможем обойтись с теми, кто совершал политические ошибки, разумно и, если хотите, гуманно.

— Но не значит ли это, что изменение ситуации нужно только нам? — совсем уж беззвучно прошелестел Скопцов.

— Ах, бросьте, — Золотце демонстративно развернулся к окну спиной и уселся на обшарпанную лесенку, — народ, если уж вам вздумалось рассуждать о столь тривиальных материях, покуда он разобщён, сам не знает, что ему нужно. Нас с вами этому в Академии учат! Тем не менее последние законотворческие инициативы глупы, а ситуация с Охраной Петерберга — простите мне прямоту — нездорова. А та же практика выдачи пилюль — глупость, но отнюдь не рядовая, а перешедшая всякие границы человечности. Неужто вам этого недостаточно, чтобы чувствовать себя вправе?

— Права заслуживает лишь тот, кто оставляет себе место для сомнения.

— И не надо говорить об общем благе, вы напоминаете мне мистера Фрайда, — хэр Ройш-младший поморщился. — Общего блага не существует. Из тех, кто этого не понимает, и получаются тираны — или, что хуже, некомпетентные болваны.

— И потом, знаете ли, у меня тоже есть батюшка, — Золотце комически спрятал лицо за манжетой, — легендарный, как известно. И он, к примеру, нашу деятельность одобряет.

Хэр Ройш-младший снова прикрыл глаза — на сей раз невольно; так проще было осознать хитрое движение, в которое пришли пружины и шестерёнки тонких весов от одного этого высказывания.

В день, когда оскопист Веня сознался в своей инициативе по расклеиванию листовок, хэра Ройша-младшего, пусть он того и не показал, неожиданно задели за живое слова первокурсника Ивина. Любая политическая деятельность — а отрицать тот факт, что занимался новоиспечённый Революционный Комитет именно ей, было бы нелепо — является, в сущности, парадоксальной, поскольку требует одновременно публичности и скрытности. Парадокс этот кажется неразрешимым, но тем не менее с разгромом квартиры Коленвала (сие прозвище пришло на ум само, поскольку гармонировало с метафорой весов) он именно что разрешился, а нынешнее сладкое чувство подкрепило выводы окончательно.