Array Альфина - «Пёсий двор», собачий холод. Том II (СИ)

За то время, что он говорил, Золотце успел совладать с собой и натянуть почти симметричную маску иронического спокойствия.

— Позволите отчасти стилистический, отчасти фактический совет? Ну, от обладателя романного мышления, — усмехнулся он. — Ежели вы таким вот образом отрицаете свою причастность, это вы зря: штамп. А ежели, вообразим на мгновенье, пытаетесь оставить всем нам пространство для размышлений, то тоже зря. Сюжетные повороты слишком передерживать не стоит — аудитория может и заскучать.

Ответил — впрочем, не на эту реплику, а на давешнюю — вновь очнувшийся граф:

— Мой друг, вы, верно, и в самом деле дурно выспались. Простите великодушно за старого лакея, он невыносим и не поддаётся перевоспитанию, — извинялся он очень искренне. — Не позволяйте же раздражению портить всем нам день.

— Куда уж дальше портить, — пробормотал Валов.

— Просто ты пессимист, Коля, — немедленно влез Хикеракли, — а вот мой день с каждым словом становится только интереснее. Так что вы продолжайте, господа, продолжайте, не стесняйтесь ничуть! И главное, чтобы ненароком не сбиться, не думайте о том, сколько человек наипристальнейше глядят на вашу, гм…

— Catfight, — подсказал Гныщевич.

Золотце засверкал глазами пуще прежнего, Веня же выслушал эти почти оскорбления с достоинством, после чего покаянно склонил голову — вот только в его извинениях искренности не было ни капли:

— Простите, господа, я заигрался. Несколько неожиданно было так скоро услышать прямые обвинения. Простите и вы, господин Золотце, за неуместное кокетство. Вы совершенно правы, и это, — он смял бумажного голубя в пальцах, — дело рук именно моих.

Скопцов не поверил своим ушам. Листовочник наверняка мнил, что действует во благо; сам Скопцов весь день повторял эти слова вовсе не затем, чтобы себя убедить: иного на ум и не приходило. Но применить сию веру к Вене было, наверное, труднее всего — может, из-за театральности его тона, а может, из-за того, как неприятно резанула мысль: он сидел здесь, за столом в «Пёсьем дворе», и ждал их всех — хотел полюбоваться на реакцию!

— Но зачем?! — вскричал Скопцов.

— Зачем? — Веня обернулся к нему с удивлением, в котором будто бы не было притворства. — Но вы ведь все говорите, что нужно что-то менять. Вы всё время только об этом и говорите. Насколько я сумел понять, разговоры сии не с налога начались — не первый день вы твердите, и твердите, и твердите… А я решил наконец-то хоть что-нибудь сделать.

— Но не нападать же на Охрану Петерберга! — Скопцов схватился за сердце. — Зачем, зачем трогать её? В этом нет ничего, кроме опасности!

— Как любопытно, что вы спрашиваете «зачем», а не «за что», — снисходительно и жестоко улыбнулся Веня. — Я не могу сказать, что всерьёз планировал первый шаг. Мне всего лишь показалось, что Охрана Петерберга — самая большая боль этого города.

— Так, господа, это решительно требует выпивки. Пива! — воззвал к кабатчику За’Бэй.

Золотце привстал и не без яда раскланялся — он, мол, и прав оказался, и бесплатное развлечение всем присутствующим раздобыл. Граф несколько ошарашенно созерцал Веню, но молчал.

Скопцов же, наоборот, молчать не мог.

— Простите, но вы, полагаю, не вполне сознаёте… «Боль этого города»? Боль случится, если Охрана решит, что некие настроения следует подавить — и леший знает, какие методы они предпочтут! И это если говорить о системных действиях, а если — знаете, отыскать вас и избить много ума не надо, и безрассудно исключать… Ведь они же тоже люди, они могут обидеться, только их обида куда страшнее нашей!

— Видите, господин Скворцов, — нажим в Венином голосе был выверенным и аккуратным, — даже вы их боитесь. Разве это не доказывает нагляднейшим образом, что я прав?

— Да скажите же ему кто-нибудь! — взмолился Скопцов.

Он ожидал всякого — пусть бы неловкой и некрасивой паузы после своей просьбы, но никак не мог вообразить, что ответ вновь заставит его усомниться в своём слухе:

— Ты прости, но я тебе скажу, — бухнул Валов, — он прав. Прав. Сколько можно пьянствовать по кабакам и рассказывать друг другу, какие мы умные, а Четвёртый Патриархат глупый? Это унизительно, в конце концов! Я согласен с тем, что высказываться надо публично, а за слова свои — отвечать.

— Вот только одно дело — Четвёртый Патриархат, а другое — Охрана Петерберга, которая придёт к тебе домой и твои же ноги совершенно бесславно переломает, — заметил Драмин, — чем и закончится высказывание.