Скопцову предстояло найти камеру хэрхэра Ройша. В казармах наличествовали именно тюремные камеры, но их было мало, и кого-то из нынешних арестантов держали под стражей в обычных бараках. Только хэрхэр Ройш в их число не входил: не то из презрения, не то из-за того, что арестован он был одним из первых, камера ему досталась настоящая. В том не было, впрочем, большой беды — кроме обиды; в камерах на окнах имелись решётки, а бельё было похуже, но в целом они не слишком отличались от солдатских комнат.
Хэр Ройш как раз пребывал у отца, и караульные при двери Скопцова внутрь не допустили — мол, уважаемый член Революционного Комитета не велел. Скопцов вообще-то тоже был членом Революционного Комитета, но возмущаться не стал.
И представить себе невозможно, о чём говорил бы в таком положении сам Скопцов — даже не с отцом своим, а с любым, любым человеком. Любым арестантом, приговорённым к расстрелу.
Наверное, они ищут выход. Хэрхэра Ройша до сих пор не тронули, он многое знает, он может перейти на сторону революции, а революция — принять его; граф ведь заявил, что тем, кто радеет за Петерберг, бояться нечего! Да, наверное, он упирается — гордый человек, тяжело признать поражение от руки собственного сына. Скопцов видел эту тяжесть во взгляде генерала Скворцова.
Но хэр Ройш умеет убедительно излагать факты.
Прошло, быть может, полчаса, а то и минут сорок, прежде чем дверь отворилась. Сперва Скопцов решил, что хэр Ройш погружён в глубокие размышления, но через мгновение он сообразил: такое лицо бывает у человека, силящегося о чём-нибудь подумать, но не находящего в собственной голове ни одной мысли. Хэр же Ройш, увидев Скопцова, как-то странно, точно у него свело вдруг зубы, дёрнул подбородком.
— Оставьте нас, — махнул он рукой солдатам, но те посмотрели на него, как на дурачка.
— Не положено.
Хэр Ройш безразлично пожал плечами и зашагал прочь, больше не глянув на Скопцова, не поприветствовав его хотя бы кивком. Тот бросился следом, не решаясь ни о чём спросить.
Строение с камерами имело форму буквы «Т»; в длинном коридоре, испещрённом по стенам дверьми, было пусто. Хэр Ройш шёл к выходу, но на полпути вдруг остановился. Не обернулся, не замер что-нибудь рассмотреть или расслышать; просто — остановился.
Скопцов остановился рядом, и некоторое время они просто молчали.
— Мой отец, — через силу, как бы не желая надломить своё застывшее лицо, выговорил хэр Ройш, — покончил с собой.
— Покончил… но как?! — вскричал Скопцов. Хэр Ройш медленно перевёл на него глаза — очень чёрные, будто состоящие из одних только зрачков; более он не шевельнул ни одним мускулом.
— Отравление мышьяком.
— Мышьяком? Но, но… — беспомощно залепетал Скопцов, — но откуда он взял мышьяк? И почему тогда вы не сказали солдатам, почему провели там…
Хэр Ройш молчал. Он не усмехнулся, не изменился в лице, не посмотрел даже с презрением; он просто молчал — но и молчания было достаточно, чтобы очевидные ответы догнали в уме Скопцова его нелепые, неуместные, ненужные вопросы.
— Мышьяк, — хэр Ройш снова перевёл взгляд — и смотрел он теперь перед собой, — можно купить в любой аптеке. Грань между лекарством и ядом тонка, но чаще они и не скрывают, что продают яд.
Скопцов не нашёлся с ответом. Конечно, он не нашёлся с ответом.
— Яд лучше расстрела, — непривычно злобно бросил хэр Ройш. — Вы ведь согласны? Яд лучше расстрела!
И, сцепив за спиной руки в белый клубок, он широким своим шагом возобновил путь к выходу.
Глава 47. «Революция. Шампанского!»
— Это ж надо ж, продрали очи! — наворчал на Веню старый лакей Клист. — Чего изволите?
«Яду», — завертелось на языке у Вени, но он благоразумно сдержался: уж такое-то поручение с лакея станется исполнить на диво расторопно.
— Согрей мне воды, а после подай чаю, как учил господин Солосье: цедра, коньяк…
— Всем бы вам с самого утра только и заливать за воротник, — припечатал его лакей непрошеной оценкой. — И вода вам ни к порту, ни к городу — никогда так на поправку не пойдёте, ежели плескаться без нужды будете.
Старого лакея хотелось хлопнуть, точно обнаглевшую муху, но Веня уже успел выучить, что брань здесь бессильна.
Он бросил ещё один совершенно ненужный взгляд на жестокий циферблат напольных часов:
— Гости графа уже собрались?
— Первый ещё с час как приволокся. Какие вам гости, вас дрожи-деревом трясёт! Почивали б дальше, и чего неймётся?
Читать дальше